Алексей Селютин - Выжить [СИ]

— Это всё в книге написано? — по-настоящему удивился я. — Вот бы её почитать…

— Так тебе всё же удалось от них оторваться? Скажи, ведь это так? — Джон не стал меня слушать и опять задал вопрос, на который ответ уже получил.

— Да, я же сказал. Они остались на том берегу. Далеко отсюда. Я даже затрудняюсь подсчитать сколько десятков километров потом ещё вниз по течению проплыл. Ты опасаешься, что они смогут сюда добраться?

— Да, опасаюсь. Прежде чем убежать, я видел, насколько они опасны. Видел, как размахивают когтями. Видел, как бесстрашно прут… К счастью, страже удалось их одолеть. Жаль, что не удалось тебе.

— Да, жаль, — согласился я. — Жаль. Но один с шестерыми я бы всё равно не справился.

— Шестерыми???

— Угу, — кивнул я. — Я тебе ещё кое-что скажу, Джон. Боюсь, нас уже не 12. Аниранов то есть… Ну, может и не боюсь. Но всё равно… Когда я бродил по лесу, нашёл тело одного из двенадцати.

Джон давно перестал жевать кашу и внимательно слушал меня.

— Где?

— Не знаю. У меня никаких карт не было. Где-то в чёртовом хвойном лесу, который мне теперь всю жизнь будет сниться. На холме недалеко от узенькой реки. Бедолагу обгрызли до костей. Правда ладонь, на которой была метка, осталась нетронута… Я уверен, что это был один из нас. Теперь даже не сомневаюсь в этом.

— Ты думаешь, его убили эти твари?

— На 99.9 % уверен. Убили его, а потом принялись преследовать меня. Все шестеро. Это единственное логичное умозаключение. Особенно после того, что ты рассказал сейчас…

— М-да, — озадаченно протянул Джон. — Шесть дьявольских гончих, которые остались на том берегу. Надеюсь, их кто-нибудь прикончит в скором времени…

— Слушай, а ты что действительно во всё это веришь? Ну в «аниранство» это и спасение мира? Тебе не кажется это ну совсем уж странным?

— Побудешь с моё в этом мире, послушаешь старейшину и не в такое поверишь, — недовольно буркнул Казинс. — А когда, как и я, перепробуешь половину баб в лагере и не увидишь результатов своих стараний, задумаешься… Это не шутки, Иван! — немного повысил он голос, заметив, что я скривился в усмешке. — Они действительно потеряли возможность рожать!.. Видел ребят в лагере? Ну тех троих, что играют вместе постоянно. Вон, видишь, сидят? — он повёл головой и я рассмотрел трёх малышей, трескавших кашу. А так же всё того же сурового воина, который, казалось, не отходил от них ни на шаг.

— Да, видел, — кивнул головой я и спокойно добавил. — И я не слепой: им лет по 8-10 максимум. Щуплые и энергичные ребята. Как раз такие, какими они и должны быть в таком возрасте. Так что эти россказни «про 12 лет бесплодия» кажутся мне бредом.

Казинс усмехнулся.

— 12 зим бесплодия. Зим, а не лет… И им не по 8-10… зим. Здесь время течёт по-другому. Оно движется намного быстрее. Неужели ты не замечал? Или тебе кажется, что здесь в сутках 24 часа?

Я задумался и понял, что дал маху. Я давно заметил, что этой планете надо куда меньше времени, чтобы совершить оборот вокруг солнца.

— И что? Замечал, конечно. А что это меняет?

— Это меняет их возраст. По-местным меркам, те ребята уже подростки. Они выглядят, как щуплые карапузы, но на самом деле эти трое уже пережили свою 14-ю зиму.

— А других детей у вас нет, — медленно протянул я, когда до меня, наконец-то, начало доходить. — В таком-то лагере, где баб и мужиков практически поровну, обязательно должны быть дети. Верно? И беременные тоже, судя по тому, как кто-то развлекался на сеновале при свете дня. Значит, все пытаются, но из этого ничего не выходит? Ты же тоже пытался, Джон?

— Неоднократно, — подтвердил он. — Я и продолжаю пытаться, — добавил затем и бросил короткий взгляд на Ненею, сидевшую в кругу людей у котла. — Но без толку. А я, между прочим, прибыл сюда как и ты — уже после того, как загорелась в небе звезда. То есть меня в стерильности обвинить невозможно. У меня самого двое на Земле остались… А у тебя есть дети, Иван?

— Да. Сыну недавно 8 лет исполнилось, — горько ответил я. — Но он уже меня ненавидит сильнее, чем бывшая жена… Э-эх!

— Сожалею, — пожал плечами Джон. — Но теперь это совершенно неважно. Назад, мне кажется, дороги нет. За 7 зим я окончательно смирился… И — скажу тебе прямо и прошу не удивляться — тебе тоже придётся принять участие в… м-м-м… попытках вылечить женское бесплодие. Ты понимаешь, о чём я?

Я нервно засмеялся от неожиданного предложения. Вернее, Джон даже не предлагал. Он просто констатировал факт. Буднично и спокойно заявлял, что хочу я того или не хочу, мне придётся «окучивать» местный гарем. «Окучивать» и надеяться, что сперматозоиды инопланетного «хомо сапиенс» дадут толчок новой жизни на этой планете.

— Ты серьёзно?

— Серьёзнее некуда. Какой у нас выбор? У нас его нет. Раз мы анираны, мы должны попытаться что-то сделать для этих бедных людей.

— А кроме этого, что мы можем сделать? Старейшина Элестин что-нибудь ещё говорил? На что-нибудь ещё намекал?

— Много чего говорил, — недовольно произнёс Джон. — Но я не собираюсь выполнять его пожелания. Он даже хотел отправить меня в Валензон, чтобы я предстал перед главой тамошнего храма. Чтобы затем духовники во всеуслышание заявили, что я — возможный спаситель этого мира.

— Так ты не пошёл?

— И не собираюсь. Не хватало! Здесь я на своём месте. Здесь меня всё устраивает и я не собираюсь оставлять попытки что-то изменить. Но только так, как решу сам. А не так, как настаивает полусумасшедший старик. Валензон сейчас — дикая клоака. Последний перебежчик, которого мы приютили в лагере две зимы назад, как раз прибыл оттуда. Он говорит, что принц Тангвин — один из детей короля — потерял контроль над городом. Погряз в оргиях и утонул в вине. В городе беспорядки и никому до этого нет дела. Так что неизвестно не только сколько я туда буду добираться, неизвестно даже доберусь ли. А если удастся пройти незамеченным мимо шаек бандитов и работорговцев, которые постоянно шарят в округе, неизвестно, что меня ждёт в городе. Может, сразу на плаху потащат и сожгут, как еретика. Так что я даже не рассматриваю это вариант всерьёз. Буду пытаться что-то изменить здесь. Так, как смогу.

— Послушай, Джон, — тот резко затих и долго молчал, зло ковыряясь в тарелке. Так что задать вопрос я решился только через некоторое время. — А что за работорговцы-то? Кого кому продавать, если через 100 лет все вымрут, как ты говорил. В чём смысл?

— В детях, — ответил он и опять кивнул в сторону тщедушных ребятишек. — Дети в Астризии теперь ценный ресурс и самый ходовой товар.

— Почему?

— Ты сам должен понимать, что в нынешних реалиях ценность человеческой жизни в этом мире равна нулю. Она всегда падает, когда начинаются войны или глобальные катаклизмы. Все просто мечтают выжить, а на остальных плевать. Но сейчас всё немного по-другому. Хоть каждому присуща жажда жизни, безнадёжность глубоко пустила корни в сердца. У того, кто достиг определённого возраста и не имеет возможность обессмертить себя через детей, уже нет этой жажды. Они поняли, что обречены. И единственная жажда, которую они теперь испытывают, — это жажда удовольствий. Стяжательство бессмысленно, ведь после себя ты не оставишь ничего. Как пришёл ни с чем, так и уйдёшь. Но вот удовольствия… Им предаются без остатка. А на это нужны деньги, ведь за удовольствия надо платить. Нужно золото! — последнее слово Джон произнёс немного тише и указал пальцем на мой перстень. — Оно здесь в цене. Как рассказывал старейшина Элестин, добывают его крайне мало. В основном в шахтах, расположенных в горах на юге и на востоке. Деревенская чернь и горожане, которые с трудом могут насобирать на кожаные башмаки, обходятся медяками и серебром. Но на «дым забытья», крепкий алкоголь и телесные удовольствия требуются немалые деньги…