Адам Гидвиц - Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака [litres]

Св. Жиль

– И что же случилось? – спросил Якоб.

– А ты как думаешь? Он же был святой! Так что его замучили до смерти!

– Они взяли жаровню, – сказала Жанна, – и так грели ее на горящих углях, что она раскалилась докрасна. Тогда они положили на нее Лаврентия и стали поджаривать его, пока плоть не почернела и не стала отделяться от костей. И тогда он обернулся к своим мучителям и сказал: «Этот бок прожарился, пора бы перевернуть!»

Св. Христофор

Якоб было засмеялся, но смех резко оборвался. Жанна, когда осознала, что описывает, как кто-то сгорел заживо, прикрыла рот рукой.

– Прошу прощения, – сказала она, – я не подумала…

Якоб смотрел на доски пола.

Миг спустя он сказал:

– Так нас тоже замучают до смерти?

– Все может быть, – ответил Микеланджело, – вы можете бежать от своей судьбы. Пренебречь вашими дарами. Тогда, быть может, эта участь вас минует. Ты, Жанна, возвратишься в свое селение с этой красивой собакой. Тебе, Вильям, мы сумеем подыскать подходящий монастырь, я уверен. Что до Якоба… – Он заколебался.

– Мы останемся вместе, – оборвала его Жанна. Она взглянула на мальчиков: – Верно?

Вильям усмехнулся:

– Верно.

Якоб поглядел на них. Лицо его было бледно. Но он сумел улыбнуться:

– Верно.

Микеланджело встретился взглядом с Иегудой. Между ними, в молчании, нечто происходило.

– В этом случае, – сказал огромный монах, – есть кое-что, что я пытаюсь сделать. И я могу использовать ваши… особые дарования. – Он на миг умолк. – Будет всесожжение. Предание огню. Книг. Их бросят в огонь в самом сердце Парижа, точно поленья, или пустят на растопку, точно паклю, – пояснил Микеланджело, – и они сгорят.

– Что за книги? – спросила Жанна. – О чем они?

– Какая разница? Это же книги! – сказал Вильям. – Знаешь, сколько трудов уходит на то, чтобы сделать хотя бы одну книгу? Годы и годы монашеской жизни! И сколько же книг они собираются сжечь?

– Насколько я слышал, дюжины и дюжины, – сказал Микеланджело.

– Дюжины и дюжины томов Талмуда, – добавил Иегуда, – хотя на самом деле они просто сожгут все, где найдут буквы на иврите. Потому что как они отличат Талмуд от Библии или от комментариев Раши?

Вильям сказал:

– Погодите! Что, просто… еврейские книги?

Микеланджело, подняв брови, вопросительно глянул на юного монаха:

– А какая разница, Вильям?

Все в крохотной комнатушке тоже повернулись к послушнику. Лицо Вильяма вспыхнуло от стыда.

– Никакой, – сказал он, – я не это имел в виду.

– Зачем им делать это? – спросила Жанна.

– Горький плод с отравленного дерева, – пробормотал Иегуда, – когда-то мы, евреи, считались людьми Книги. Полезными для христианской общины как пример древних традиций и путей. Так писал о нас сам святой Августин. Но затем евреи, которые обратились в христианство и искали путей к власти, пошли к папе и сказали ему, что на самом деле у нас две книги – Библия и Талмуд. Талмуд – это совокупная мудрость многих раввинов, обсуждающих те или иные строки Библии. Но очевидно, раз мы люди Книги, одной Книги, то нам и разрешено иметь лишь одну – Библию. Остальное будет предано огню.

Вильям вновь пришел в бурное возмущение.

– Но твои записи, твои великие труды? Они что же, и книги Иегуды сожгут?

– Конечно, – ответил рабби, – и мои, и тех, кто несравнимо выше меня.

Глаза Якоба широко раскрылись. Еще один костер. Еще одно сожжение. И вновь угрожают его народу и его величайшим сокровищам.

– Но что же мы можем сделать? – спросил он.

Иегуда, почти помимо воли, улыбнулся.

– Ну, – сказал Микеланджело, – вы можете пойти со мной, поскольку я хочу попытаться остановить истребление книг в огне. И ежели вы решитесь на это, вы столкнетесь лицом к лицу с врагами. Преследованием. Быть может, смертью. Но вы будете стоять за благо, мудрость и истину. Вы храбро встретите свою судьбу, какой бы она ни была. Или же можете вернуться к своей прежней жизни – вернее, к тому, что от нее осталось.

Дети обменялись взглядами. На самом деле особенно обсуждать было нечего.

Жанна села чуть-чуть прямее на деревянном шатком табурете.

– Мы храбро пойдем навстречу судьбе! Мы станем святыми.

– Как можно решить стать святым! – воскликнул я, не в силах более сдерживаться.

– Они не просто решили, – возразил Жером, – они и есть святые. Погляди на их деяния! На их чудеса!

– Да, святые могут творить чудеса. Но их также творят и шарлатаны! Жулики! Ручаюсь, что тот жонглер, который сейчас спит в амбаре, дай ему такую возможность, сумеет запорошить нам глаза.

Арон-мясник встал и наклонился ко мне через стол.

– А жизнь мне спасти тот жонглер смог бы? Исцелить мои раны тысячелистником и молитвой?

– Демоны тоже могут творить магию, разве нет? – гнул я свое. – Магия сама по себе не есть неотъемлемое свойство святости. Святые должны исполнять Божьи труды. Святой – посланец Господа в этом мире. Святой Лаврентий раздал бедным огромное состояние. А что сделали эти дети, кроме того, что один из них вылечил тебе голову?

Трактирщик стал загибать пальцы:

– Спасли собаку, исцелили голову Арону, спасли друг друга от кровожадных рыцарей…

– А затем, – перебиваю я его, – они подружились с этими же самыми кровожадными рыцарями!

– Они также одолели дракона, точь-в-точь святой Георгий!

– Святой Георгий убил дракона! А они просто дали дракону рвотное.

Сидящие за столом смотрят на меня. Я беспомощно развожу руками.

– Да с чего вы все так уверились в том, что эти дети – святые?

– А с чего ты так противишься этому, вот что я хотел бы знать? – отвечает Жером.

Я молчу.

Со стула поднимается тот красивый путешественник. У него сильный, спокойный голос и чистая, изысканная речь.

– Когда я впервые повстречал их, я тоже сомневался в их святости. А сейчас я в полной растерянности.

– Так ты тоже их встречал? – спрашиваю я. – Что тут у нас, собрание общества мы-тоже-видали-детишек?

Красавец вновь усаживается на свое место.

– Ты сомневаешься в моих словах?

– Нет, – говорю я, – полагаю, нет. Давай, продолжай. Поведай нам свою историю.

Жанна, Якоб, Вильям и Гвенфорт покинули город Сен-Дени следом за знаменитым приором Микеланджело ди Болоньей.

– Итак, – сказал Вильям, чуть только они вышли из города, – где эти книги?

Прохладный свежий ветер овевал их лица. На дороге были еще люди, но слишком далеко, чтобы слышать их разговор. По крайней мере, они так полагали. Уже после того, как детишки были объявлены преступниками, я опросил тех, кто запомнил эту странную компанию, и ухватил обрывки их бесед – и составил из этих обрывков одно целое.