Адам Гидвиц - Рассказ инквизитора, или Трое удивительных детей и их святая собака [litres]

Жанна втянула в себя воздух, поглядела на Вильяма, на Якоба. Они тоже смотрели на нее со смесью надежды и ободрения. Она выдохнула:

– Согласна.

– Хорошо. – Микеланджело улыбнулся. – Очень хорошо. Теперь слушайте внимательно. За исключением Жанниного представления вы будете вести себя безупречно. Вы не будете высказывать своего мнения касательно сожжения, касательно евреев, вообще держите свои мнения при себе. Мы не хотим, чтобы про вас подумали, что вы действуете по чьему-то наущению. Не давайте им ни малейшего повода для подозрения. Да?

– Да! – хором сказали Вильям и Якоб.

Миг спустя Жанна тоже сказала:

– Да.

Даже Гвенфорт гавкнула, но возможно, это всего-навсего означало «почему меня никто больше не гладит?».

– Будем надеяться, представление Жанны убедит короля в том, что его планы не угодны Богу. Но если нет, если мы не преуспеем, – продолжал Микеланджело, – нам придется действовать в спешке.

– Как действовать? – спросил Якоб.

Микеланджело смотрел, как пламя лижет и гложет сухое дерево. Наконец он сказал:

– Для нашего общего благополучия будем надеяться, что мы преуспеем.

– Прошу прощения, – говорит Геральд, вставая.

– Ты что, не хочешь услышать, что было дальше? – восклицаю я.

– Что ты, очень хочу. Но я еще больше хочу помочиться. Очень, очень сильно.

– Водяной перерыв! – провозглашает трактирщик.

Я поднимаюсь, Арон и Мари тоже встают.

Нам всем предстоит найти укромные заросли во дворе трактира. Я гляжу на монашку:

– Тебе разве не нужно выйти?

Она улыбается мне:

– Ах нет. Я в порядке.

– Ты тоже немало выпила.

Она лишь кротко улыбается.

С водяным перерывом мы стараемся управиться как можно быстрее, нам не терпится услышать, что было дальше.

Факелы пластались и шептались в своих подставках на стенах коридора. Эрик возглавлял шествие, за ним шел Микеланджело, а следом – сбившись в кучку, как гусята, шли, шаркая кожаными подошвами по камням пола, дети. Гвенфорт трусила рядом с Жанной, голова поднята, нос трудится, вынюхивая воздух, вбирая запахи предстоящего пира.

Жанна обливалась потом. Она шла словно в дурном сне. Она пыталась вспомнить, что она делала во время своих припадков, или, скорее, вообразить это, поскольку не помнила, что говорила или что делала во время припадков. Она старалась вспомнить, что ей об этом говорили. Я сначала падаю? Молча или с криком? Стучу зубами? Не двигаюсь? Вся дрожу? Но большей частью она старалась заглушить тихий, противный голос, твердивший: Тебе не удастся никого обдурить.

Якоб, который шел следом за Жанной, погрузился в свои мысли – о родителях, о ломбардцах и кострах, пока Вильям не перегнулся через него и не положил руку Жанне на плечо.

– Ты в порядке? – прошептал Вильям.

– Я не знаю.

Якоб постарался отбросить свои тревоги.

– Ты все сделаешь как надо, Жанна!

Жанна покачала головой, словно не поверила ему. Якоб надеялся, что все будет в порядке. Ради них самих, ради подлежащих сожжению томов Талмуда, ради всех евреев Франции.

Наконец они дошли до развилки коридора и свернули налево. Эрик объяснил, что все, кто обедает за высоким столом – поскольку именно туда приглашены были дети и Микеланджело, – должны ждать в коридоре, пока не появился король. Они будут на этот вечер как бы украшением его стола. Даже Гвенфорт. Вильям, заглянув поверх плеча Микеланджело, разглядел тесную группку людей, которые уже ожидали в коридоре. Один из них, в конце очереди, обернулся. Это был Жуанвиль.

– А! – Он улыбнулся. Зубы его были обескураживающе белы, а сам он – обескураживающе красив. – Дети! Проходите! Проходите! Я хочу представить вас кое-кому.

Эрик отступил с дороги. А Микеланджело прижался к стенке, чтобы дети смогли протиснуться мимо него. Протискиваясь, Жанна ощутила его горячее дыхание.

– Удачи! – прошептал он.

Ее желудок упал, точно пес на лежанку, покрутился и наконец плюхнулся набок.

Жуанвиль держал под руку еще одного королевского товарища: у этого был мощный нависший лоб с темными мохнатыми, точно гусеницы бражника, бровями.

– Это Робер из Сорбонны, Робер Сорбоннский. Он не только занимает высокий пост в церкви, но и основал колледж для бедных студентов в своем университете.

Жанна и Якоб, занятые своими мыслями, лишь вежливо кивнули. Но Вильям внезапно позабыл все касательно сегодняшнего вечера, чему учил его Микеланджело.

Он выпрямился во весь свой немаленький рост и улыбнулся Роберу Сорбоннскому.

– Робер, этот юный, но уже весьма крупный послушник выказал особый интерес к университету.

– В самом деле? – подбородок Робера перерезала складка, а брови-гусеницы поползли навстречу друг другу. Непонятно было, что его поразило больше – рост Вильяма или его непривычно темная кожа.

Жуанвиль лукаво улыбнулся Вильяму и повернулся к Роберу Сорбоннскому:

– Быть может, ты подумаешь над тем, чтобы записать его в свой колледж?

У Вильяма отвалилась челюсть. Почти буквально отвалилась, поскольку он перестал ею владеть настолько, что лишился дара речи. Тем временем гусеницы-брови сползались все ближе, одновременно выгибая спины.

Вильям видел, что происходит. Ну вот, подумал он , он сейчас спросит меня, сарацин ли я. Или не демон ли я? Нет, нет, он все же образованный человек. Спросит о сарацине.

– Это зависит, – сказал наконец Робер Сорбоннский, скептически разглядывая Вильяма, – от того, что он думает касательно доказательства бытия Божьего, того, что выдвинул магистр Альберт.

Уж этого Вильям никак не ожидал.

Якоб вытянул шею, чтобы заглянуть в лицо старшего мальчика. К огорчению Якоба, Вильям, похоже, совершенно растерялся. Он застыл в молчании, губы его шевелились, но ни слова не сорвалось с них. Ему только что задали вопрос на вступительных экзаменах в Парижский университет. И он провалил их.

Миг спустя Робер Сорбоннский проговорил:

– Не уверен? Все в порядке. Не стоит расстраиваться. Он, похоже, был слегка разочарован, но не удивлен. Именно тогда Вильям наконец ухитрился выдавить:

– Прошу прощения…

– Ничего-ничего, все в порядке.

– Но… какого именно доказательства?

– Что? – слегка озадаченно спросил Робер Сорбоннский, – Альберта Великого из…

– Да-да, Альбертуса Магнуса из Колоньи, того, который ныне – здесь, в Парижском университете. Конечно. Но у него есть два доказательства бытия Божьего, одно в Summa de Creaturis , «Сумме о творениях», другое в De Praedicabilibus , Трактате о предикабилях. Я не уверен, которое из них вы имеете в виду.