Игорь Осипов - Некромант. Новелла о непутёвой ученице [СИ]

Вот только тварь успела бросить свою ношу прямо в середину фаланги. В следующий миг раздался грохот, в воздух взмыли комья земли, камни, части тел. Поле охватило облако сизого дыма. По щитам легионеров ударило чем-то вроде мелкой гальки. Одни солдаты схватились за уши, другие закричали и начали зажимать внезапно возникшие рваные раны.

— Держать строй! — орал во всю глотку центурион.

К раненым побежали с бинтами и жгутами капсарии. А потом мир смолк, замер и начал темнеть. Люди застыли, как изваяния. Начавший поднимать руку и открывший рот для приказа трибун превратился в статую. Из свивающегося в толстые драконьи ко́льца дыма вышла Мираэль.

— Пить, — отчётливо прошептала охваченная огнём девушка. Она шла, а от её жара было горячо даже мне. Пламя тихо гудело, как в печи, поджигая траву под босыми ногами племянницы. — Пить.

Яркий и до невозможности похожий на реальность сон дрогнул. Начали рассыпаться пеплом монстры, нежить и легионеры. Земля пошла волнами, меняя очертания, а солнце сжалось точку, готовое исчезнуть.

— Пить, — повторил слабый голос Миры, и я открыл глаза.

Небо светлело, по земле тёк прохладный туман, огибая нас, как ленивая и безвредная змея. Рядом в позе младенца лежала племянница, и её бил озноб. Я облизал губы, повёл замёрзшими плечами и потрогал ладонью лоб племянницы. У неё был жар.

— Вот глупец безмозглый, — процедил я, ругая самого себя, а потом встал, взял Мираэль на руки и оглянулся.

Мы не дошли до ручья всего треть стадия, но только теперь стало понятно, куда идти.

— Всё болит, дядя, — пролепетала племянница.

— Потерпи малость, — ответил я, снял сторожевые тенёты и направился к ручью, стараясь огибать кустарники, которые могли поцарапать Миру.

Под ногами хрустели веточки и шелестели палые листья. Вскоре это сменилось шуршанием гальки и тихим журчанием воды.

— Глупец с дерьмом вместо мозгов, — выругался я, — это же надо было забыть, что она ещё ребёнок. Привык жить среди неприхотливых легионеров и ходячих трупов.

Жалкие двадцать минут ходьбы растянулись в невыносимые двадцать минут ожидания. Вскоре я выбежал к схрону, где мне навстречу вышел Брой с мечом в руках.

— Долго вы, — пробасил он. — Мы уже беспокоиться начали.

— Разводи костёр, — вместо ответа произнёс я и остановился перед створом.

Из того по пояс вынырнула Таколя, сверкая испуганными глазами.

— Гашпадин? — тихо спросила она, стоя на лестнице.

А меня уже начало раздражать, что северянка всего вокруг боится. За столько времени любой раб осваивался, а эта всё трясётся, как тростник на ветру. Надоело.

— Набери амфору воды, — приказал я, а потом обернулся, поглядев на пирата: — Что стоишь? Собирай дрова.

— Ну, так ведь огонь издали заметят, мастер, — произнёс Брой, глядя на племяшку, лежащую у меня на руках.

— Ондатр ты мокропутный, — покачал головой я. — В лесу огонь видно за полтора — два стадия, а если сделать некие ухищрения, то и вовсе за сотню шагов не найдут. Если раньше приходилось перестраховываться и сидеть без огня, то сейчас не до этого.

— Может, тогда в схроне, — показал пират на створ, из которого толькотолько вылезла северянка.

— Это не землянка, где есть приток воздуха из двери, это просто яма, и выход у неё один, и при этом очень узкий. Но если хочешь задохнуться, то можешь развести и побыть там сам, — огрызнулся я, потянувшись к паутинам гребцов.

Несмотря на то, что сейчас в запасе были ещё семь мертвецов, если не считать женщину, для повседневных нужд корабельная нежить подходила лучше всего.

— Понял, — пробурчал Брой и поплёлся в лес, но думаю, совсем сырых веток не соберёт даже он.

Из створа показался мертвец, неся с собой толстый короткий клинок. Лопаты или мотыги у нас не было, и потому пришлось пользоваться этим дорогим мечом, чей посеребрённый эфес украшал круглый и отполированный янтарь величиной с куриное яйцо. Вот тут и познаётся высшая ценность, здоровье родного человека или красивые побрякушки. На удивление, узелка приказов для рытья земли в мертвеце не оказалось, и пришлось, тихо бубня грязные слова, самому взять в руки меч. Для этого ещё один мертвец вытащил наружу тюк мягкой шерстяной ткани, от которого я оторвал моток. На сам тюк положил племянницу, а оторванным куском накрыл ее, как одеялом.

Первый раз в жизни я жалел, что не целитель, а некромант. И если в юности считал, что водить мёртвых это «вскусня́ва», как говорили в то время подростки, а в легионе думать об этом времени не было вовсе, то сейчас очень даже жалел. Но если дар семейный, то от некромантства никуда не денешься. Гильдия тебя уже не отпустит.

Но горевать некогда, умершие лёгкие, в отличие от сердца, ни один мастер не оживит. Нужно пользоваться тем, что есть.

С такими мыслями я взял в руки драгоценный клинок и начал рыхлить богатую камнями землю, с тем, чтоб потом ладонями выгребать вытянутую яму. Грунт и булыжники складывал тут же в виде небольшой насыпи. Так пламя не будет видно со стороны. А чтоб к огню оставался приток воздуха, яму как раз и делал продолговатой.

— Гашпадин, вода, — раздалось рядом, и я быстро отлил в небольшую чашу, которую за это время вынес гребец.

Воду нужно было согреть, ибо Мире требовалось обильное горячее питьё, и потому я притронулся к той стороне моих способностей, что отвечала за огонь. Но, к сожалению, всех моих сил сейчас не хватит на амфору, лишь на эту чашу.

Пришлось положить сосуд на ладони и зажмуриться, только тогда я почувствовал тепло, исходящее от дна чаши-кратера. Да и вообще, поджигать порох куда легче, чем греть воду.

— Мира, попей, — произнёс я, приложив край чаши к губам девушки.

— Горячая, — простонала она.

— Так надо, — ответил я.

Племянница допила и поморщилась, а потом зашлась сильным кашлем.

— Холодно, — снова простонала она.

Зубы её стучали, а тело трясло.

— Потерпи, — прошептал я и взял девушку за руку.

Мои пальцы сейчас были грязными, в ссадинах и царапинах, с обломанными ногтями, но мне всё равно.

Я даже не заметил, как солнце высветило верхушки деревьев своими благословенными лучами, а туман окончательно растаял. Лес наполнился голосами совсем других обитателей. Совы с летучими мышами улеглись спать, и сейчас в кустах чирикали воробьи, и надрывался переливами своей песни одинокий щегол.

Вскоре рядом затрещало, а потом раздался голос пирата.

— Мастер, я дров принёс.

— Кидай в яму, — кивнув, ответил я, — разжигай.

В ответ последовал протяжный вздох, от которого я повернул голову.

— Ну, это, мастер, нет нужных веток и мха, — опустив глаза, произнёс Брой.

— О, боги, — прошептал я, а потом отошёл от племяшки и стал сам укладывать охапку хвороста так, чтоб один край ямы остался пуст.