Марина Дяченко - Ведьмин зов

— Нормально. — Эгле не смотрела на него. — Можете стоять хоть рядом. Только оставайтесь в этом… нейтральном.

— Да, — сказал он. — Договорились.

Он подошел и перекрыл кран. Достал из морозильника новый лед. Высыпал в раковину.

— Спасибо, — сказала Эгле. — Почти не больно. Просто руки замерзли… окоченели. И очень хочется жить. Мне, кажется, уже давно так сильно не хотелось жить.

— Неужели ты думаешь, что я кому-то позволю тебя тронуть?

— Ведьмы в неволе редко дотягивают до пенсии.

— Давай сейчас не говорить о будущем. — Он закурил. — Есть эта минута, надо ее проживать…

Он показал ей сигарету; Эгле кивнула. Клавдий дал ей затянуться из своих рук. Эгле выдохнула, благодарно улыбнулась:

— Кем бы вы стали, если не инквизитором?

— Понятия не имею. — Он честно подумал. — Но точно не фермером. Меня с детства ненавидят гуси, преследуют толпой и щипают за ноги.

Эгле хрипло засмеялась:

— Хотела бы я на это взглянуть…

— Многие хотели бы, — серьезно сказал Клавдий. — С попкорном. В первом ряду… Кстати, я посмотрел «Железного герцога». Костюмы — лучшее, что там есть. Все остальное мне показалось довольно-таки заурядным…

Он еще раз дал ей затянуться. Эгле отстраненно подумала, что он сейчас ее убьет, что он забивает ей баки, отвлекает, дает покурить перед казнью, что перейти в оперативный режим для него — дело секунды.

— Не бойся, — сказал он быстро.

— Я не боюсь. Жить хочу… но смерти не боюсь.

— Значит, будешь жить.

— Давайте не говорить о будущем. — Она грустно улыбнулась. — Есть эта минута, надо ее проживать…

Что-то изменилось в кухне. Морозом потянуло из дверного проема. Эгле опустила глаза: Мартин стоял в дверях.

— Вот и ты, пошли со мной. — Клавдий походя утопил сигарету в пепельнице, двинулся на Мартина, будто собираясь сбить его с ног, ринулся, как тяжелый танк на кролика. — Идем, Мартин, надо поговорить…

Мартин смотрел на Эгле. Она предпочла бы еще раз сунуть руки в огонь, чем ощущать на себе этот взгляд.

— Я сказал — идем. — Клавдий повысил голос. — Куратор, у меня для вас срочная информация, это приказ, идемте…

— Нет, — очень тихо отозвался Мартин, и от звука его голоса Эгле затряслась. — Не в этот раз. Нам с Эгле не нужны посредники.

Клавдий понял, что не сдвинет его с места. Что ни криком, ни шипением его не проймет, что никакого приказа сын не послушает; он встал между Мартином и Эгле, загораживая ее собой:

— Покажи руку.

Мартин поднял левую ладонь, перепачканную высохшей кровью: сквозная рана затянулась.

— Спроси у нее, куда девался смерть-знак, — сказал Клавдий. — Давай, сейчас, при мне.

— Не надо, — слабым голосом попросила Эгле. — Клавдий, он прав… Мы сами договоримся. Мы же не дети.

Он не мог ни помочь им, ни помешать. Он ничего не мог для них сделать.

И он вышел, сжав зубы, оставляя этих двоих наедине.

Эгле смотрела на лед, розоватый от ее крови, на тонкий ледяной барьер между своими обожженными руками и всем остальным миром. По ее спине, по шее, по плечам бежали от затылка ледяные мурашки.

— А я уже почти поверил, что все кончится хорошо, — сказал Мартин еле слышно.

— Что значит — «хорошо»? — Она стояла к нему спиной. — Ведьмы не будут убивать инквизиторов, потому что никакого Зеленого Холма больше нет. Ивга может спать спокойно, потому что вы с ней разрушили призрак Ведьмы-Матери. Ты выжил, хотя был обречен — но это мелочь, конечно, побочное явление. Чего тебе еще? Каких тебе розовых летающих слонов, чтобы ты наконец сказал — вот теперь хорошо?!

Он молчал.

— Просто цена, — другим голосом сказала Эгле, — которую надо было заплатить. Ни о чем не жалею, кроме того, что мы с тобой не успели съездить в круиз.

— Покажи руки.

Не оборачиваясь, она подняла руки, будто сдаваясь, и снова опустила в воду.

— Свет-знак? — спросил он очень глухо.

— Не знаю. Я не училась в инквизиторском колледже.

— Четыре раза, — прошептал он.

— А сколько надо?! — Ей было все труднее сопротивляться. Она ощетинилась, заставляя себя возненавидеть его.

— Эгле, — сказал он тихо, — посмотри на меня, пожалуйста.

— Я помню, как ты выглядишь.

— Пожалуйста, посмотри. Я очень прошу.

Она повернула голову. Он стоял в дверях кухни, голый до пояса, обросший бородой, светлые волосы прилипли ко лбу. И он был, наверное, в нейтральном модусе — в глазах Эгле выглядел совершенно таким же, как раньше. Он разглядывал ее, будто впервые видел; будто собирался писать ее портрет. Будто проверял, не двойник ли она, не подменыш.

— Сколько прошло… после инициации?

— Не знаю. — Эгле не врала, у нее сбился счет времени. — Часов девять. Клавдий сказал, максимум двадцать четыре…

— А что он еще сказал? Что ты — кто?

— Флаг-ведьма. — Эгле опустила глаза. — Мартин, я знаю, что ты сейчас чувствуешь. У меня не было выхода. Прости.

— Я тебе неприятен? — спросил он тихо. — Ты меня боишься?

— Нет, — пробормотала Эгле с небольшой заминкой. — Я слишком хорошо тебя знаю.

— Я изменился.

— Нет, — сказала она убежденно. — Я же вижу, что нет.

Он несколько секунд смотрел молча, будто решая, можно ли ей верить. Потом снова разлепил губы:

— Можно я подойду?

Держа в каждой ладони по пригоршне льда, она вынула руки из раковины:

— Подойди.

Он медленно пошел через кухню. Какая огромная кухня в этом доме, обреченно подумала Эгле. Здесь можно в футбол играть. По мере того как Мартин приближался, она чувствовала, как бешено мечутся ледяные разряды на коже, как трещат, поднимаясь, волосы.

Он остановился напротив, в нескольких шагах, на расстоянии, приличном для чужого человека. Очень внимательно стал ее разглядывать — не глазами; у Эгле таял в ладонях лед, и вода капала на пол.

— Больно? — спросил Мартин.

— Уже нет.

Он нарушил расстояние, на котором обычно держатся чужие люди. Подошел вплотную, положил ей правую руку на плечо:

— А так?

Ее затрясло. Его ладонь казалась ледяной и горячей одновременно.

— Мартин, что ты со мной делаешь? — Она боялась прикусить язык, так сильно стучали зубы.

— Пока ничего, — сказал он медленно. — Ты мне позволишь перейти в оперативный?

Эгле зажмурилась:

— Нет. Не надо портить последние минуты. Когда я тебя забуду, стану злобной тварью — делай что хочешь.

— Ты же сказала, что не боишься.

— Я не хочу тебя видеть… таким. На прощанье.

— Ты мне всегда доверяла. Пожалуйста, поверь сейчас.

— Ну давай. — Она с вызовом уставилась в его зрачки. — Все равно.

Не выпуская ее плеча, он изменился. Эгле широко открыла глаза: Мартин не был похож на отца. Он не казался ходячей мясорубкой. Хищный, бронированный, опасный — но не отвратительный, не жутко-пугающий. У старшего и младшего Старжей была, конечно же, совершенно разная оперативная история.