Анастасия Петрова - На пороге Будущего [СИ]

— Вот возможность проверить, — сказала царица Ашутии и поманила всех троих к роще. — Я ничего не буду делать, — говорила она, вводя Ливу под полог листвы. — Просто постою рядом, боль должна пройти сама.

Лива покорно остановилась у куста. Ашутия сказала:

— Колдунья при этом произносит заклинания.

— Ей заклинания нужны, чтобы настроиться и поймать исходящую снизу волну. А я не колдунья, могу обойтись и без них.

Ашутия не поняла, но не стала переспрашивать. Эвра прислонилась было к охранителю, но сразу же отпрянула от ледяного камня.

— Мне не помогает, ничего не проходит, — ныла Лива. — Лучше ты приложи руку, госпожа!

— Жди! И имей в виду, это в последний раз. Вернемся в Киару, пойдем дергать зуб.

— Ты пойдешь со мной?

— Придется, иначе ты потеряешь сознание, как только увидишь врача.

— Ой, не говори! Даже думать об этом не хочу!

Сквозь завесу узких серебристых листьев Евгения смотрела на океан. В Киаре он был совсем не такой. В Киаре он был лишь частью порта и резервуаром для слива отходов. Здесь же это было необъятно большое живое существо. Оно дышало, весело играло солнечными бликами, любовно облизывало берег. Оно было прекрасно настолько, что невозможно оторвать глаз, а отвернуться — будто совершить преступление. Ей хотелось навсегда сохранить в себе и прозрачно-зеленую воду, и песок, и воздух, и солнце… Эта жадность была бессмысленна. Тысячи, а может, и миллионы лет солнце раскидывало сверкающие блики по волнам, а те разглаживали пляж невзирая на то, что этой красотой некому было любоваться. Пришел человек, но все здесь осталось по-прежнему. Может быть, когда-нибудь люди закуют в камень этот берег, и уничтожат белый песок, и будут бросать в океан свой мусор. Но пройдет еще несколько тысяч лет, и истинные хозяева вновь отвоюют свое. Не стоит даже заглядывать так далеко. На жизнь Евгении этой красоты хватит с избытком. И все же даже отворачиваться от нее ей было жалко.

Лива сама не заметила, как опять начала улыбаться и шутить. Эвра спросила:

— Полегчало тебе?

— Ой! — удивилась она. — А ведь и правда! Больше не болит! Госпожа, зуб не болит!

— Духи тебе помогли. Теперь можно возвращаться в дом.

На следующий день к ней пришла та ведунья и попросила поговорить с духами, чтобы они стали к ней благосклоннее. Олуди выполнила ее просьбу: они вместе сходили в рощу и Евгения пошептала, обратив к земле ладони. Она знала, что живущая здесь сила не имеет ушей. Но доброта олуди поддержит колдунью, и та увереннее станет с этой силой обращаться, а именно это и требуется.

В те годы она часто беседовала с людьми, которые умели обращаться с духами. Эти женщины и мужчины сами подходили к ней в столице и в провинциальных городах, куда она приезжала с мужем или Ханияром. Среди них попадались и шарлатаны, и самонадеянные невежды. Но встречались и те, в ком Евгения действительно чуяла добрую или злую энергетику. Настоящая природа этих сил оставалась ей непонятна, но очень скоро она узнала, что намного могущественнее любого из тех, кто общается с ними уже много лет.

Однажды в Феруте по дороге в местную больницу она остановилась как вкопанная, ощутив, как кто-то наводит на нее порчу. Мутное смрадное облако злобы надвинулось на нее сбоку. И прежде, чем оглянуться и найти в толпе пославшую его женщину, Евгения увидела ее внутренним взором: высохшую старуху, что решилась проверить мощь олуди. Она остановилась и несколько секунд простояла, закрыв глаза. Затем направилась прямо к колдунье: той не было видно среди зевак, столпившихся на улице, чтобы поглазеть на царицу, но ненависть висела над ней темно-серым столбом.

Люди поняли, расступились: колдунья была здесь известна, ее боялись, мечтали избавиться и все же шли к ней за помощью. Оставшись одна, старуха не отступила, протянула к Евгении крючковатые пальцы. Ее бледные губы шептали заклинания, и олуди видела, слышала, ощущала всем телом, как окутывает ее мрачное облако проклятия. Но оно было бессильно; она повела рукой, и облако развеялось, а колдунья в ярости затряслась, брызгая слюной. Пеликен преградил ей путь, когда она кинулась к олуди, воздев над головой руки и визжа. Евгения отвела оружие, играя на публику, обратила на старуху материнский добрый взор.

— Ты! Ты! — кричала колдунья и все никла, никла под спокойным взглядом, пока наконец не упала на землю, принялась кататься в пыли, кусая пальцы.

Привыкшая к экзальтированности простолюдинов Евгения молча наблюдала за неожиданной соперницей. Ее сила к этому дню была уже столь велика, что она не колеблясь мысленным повелением загасила этот костер злобы, и женщина стихла на земле, продолжая тихо скулить. Не шевельнув и пальцем, Евгения погасила в этом теле все отрицательные эмоции. Оказалось, что кроме них в нем ничего нет. Чтобы оставить о себе в Феруте долгую память, она протянула колдунье руку. Та приняла ее и поднялась. Сжимая горячую сухую кожу на тонкой кости, Евгения на несколько секунд проникла в ее душу, полную страха перед смертью и ненависти к жизни. Этой женщине от рождения было дано мало доброты, а обратившись к магии, она сама убила в себе ее остатки.

— Ты сильнее меня, — пробормотала старуха, будто все еще не веря, что такое возможно.

— Ты скопила немало денег. Не делай больше зла, оставь колдовство, и твоя смерть будет легкой. Я вижу это, — сказала ей Евгения.

Колдунья вырвала руку, заковыляла прочь. В ее насильно очищенном мозгу не было мыслей. Люди расступались, отбегали от нее, а она ничего не замечала, ошеломленная непривычной тишиной внутри себя.

Сила, которой не было названия, вливалась в олуди вместе с солнечным светом и каждым вдохом. Евгения быстро училась ею управлять. Мир вокруг нее цвел красками, которых больше не видел никто — разве что некоторые из знахарей, что при встрече признавали ее власть и подчинялись ей. Теперь Евгения понимала, что уже во время медового месяца именно эта сила помогла гвардейцу Йени пережить приступ аппендицита. С тех пор каждый день открывал ей что-то новое. Настроение и болезни людей имели свой цвет. Каждого человека в ее глазах окружал сияющий ореол. Сосредоточившись, она могла различить цвет и пульсацию каждого внутреннего органа, почувствовать боль, ощутить запах болезни, ибо каждая болезнь пахла по-своему. Настроение людей звучало в ее ушах нежной музыкой или какофонией нестройных звуков. Иногда она слышала произносимые ими мысли. Но это случалось редко и только при большой степени сосредоточенности; обычно же она просто видела. Просто? Она не смогла бы этого объяснить. Не было ни в иантийском, ни в русском языках таких слов, чтобы передать синтез красок, звуков и запахов, что создавал изумительный по красоте и сложности рисунок ее жизни. Порой это оказывалось неприятно. Нередко ей было трудно справиться с собственными эмоциями, будучи одновременно атакованной переживаниями множества других людей. Но в конце концов она сжилась и с этим. Теперь она понимала, что страшные головные боли, донимавшие ее в первое время, были следствием приспособления организма и психики к новым условиям.