Анастасия Петрова - На пороге Будущего [СИ]

Так говорило разбитое сердце, однако стоящее перед глазами лицо мужа возражало. Если бы он думал так, то не обманул бы ее, не отправил прочь, позволил бы сражаться и умереть рядом… С трудом она сумела побороть обиду и попыталась понять его. О чем он думал, добавляя крепкий сонный отвар в вино? Он не хотел, чтобы жена погибла? Не мог смириться с мыслью, что она может стать пленницей Алекоса? А может быть, даже в последний свой день он продолжал верить в Ианту и надеялся, что Евгении удастся ее спасти? В таком случае, если она теперь по собственной воле уйдет из жизни, ее встретят там укоряющие глаза Халена, который до конца времен не простит ей малодушия…

Она слишком устала и испереживалась и не знала уже, где реальность, а где фантазия. Истерзанной душе требовалось во что-то верить и на что-то надеяться, но как надеяться тому, кто потерял всех близких людей, все имущество и власть? Незаметно для себя Евгения погружалась в мрачный туман своего воображения. Ясная картина того, что ее окружало, — осень, горы, преданные люди, — заменилась в ее сознании мистическими представлениями о потустороннем мире, в котором ждали погибшие, и поиском своей роли там, где их больше не было. Она не могла поверить в неотвратимость смерти; нет, Хален, и Нисий, и Венгесе, и Бронк, и десятки других мужчин, которых она знала и любила, — они есть где-то и ждут от нее каких-то поступков. Иначе для чего они оставили ей жизнь?!

Она вспомнила минуту проклятия, озарившую душу жестокой радостью. Там, где нет света, поселяется тьма, и вот постепенно она завладевала душой олуди, обращая ко злу все, что та умела и желала. Окно, которое она отказалась открывать в своем счастье, в горе распахнулось само. Стоя посреди лагеря, Евгения огляделась. Она уже давно была переполнена мыслями и эмоциями, так что те выплескивались из нее, но сегодня миллионы внешних деталей особенно назойливо били ей в глаза. Они были ей послушны. Она могла управлять ими всеми. Вот Ильро разрубает топором длинную жердь для навеса над коновязью. Евгения читала его мысли, будто они были написаны над ним: «Для чего тащили в эту даль лошадей? Они едва ноги не переломали, поднимаясь и спускаясь по перевалу, и обратно их будет просто не вывести! И как там сейчас дома, под Дафаром, осталась ли деревня или враги все уничтожили? Хорошо, что семья успела уехать к родичам в Хадару, да ведь только и туда скоро придут эти светловолосые бестии…» Евгения послала ему мысленный приказ, и Ильро замер, склонившись над жердью, с поднятым для замаха топором. «Опусти топор. Приведи мне Ланселота», — велела она. Отбросив топор, он размотал повод. Но конь не стал дожидаться. Дернув головой, вырвался из рук и легко, будто паря над землей, прилетел к хозяйке. Ланселоту никогда не нужны были приказы, он понимал Евгению раньше, чем она успевала подумать. Он дышал ей в лицо, просил погладить.

Ильро развел руками, вернулся к своей работе. Евгения пригляделась: на ближайшем склоне в траве и деревьях горели тысячи крохотных огоньков. Она пугнула их, и насекомые — жуки, бабочки, кузнечики, мухи — послушным роем поднялись в воздух. Далеко в лесу шли охотники. Вот пробирается между серыми стволами Сэльх, его медвежья шапка сдвинута на ухо, пальцы правой руки крепко держат копье, а глаза не отрываются от кабана, что роет землю в нескольких десятках шагов. Она сказала про себя два слова, и зверь пустился наутек. Не веря себе, Евгения протянула руку к ближайшему дереву на склоне: рожденный ею порыв ветра качнул густую крону, все ветви заскрипели. Внутри просыпалась свирепая, буйная радость, что питается гневом.

Также молча Евгения вызвала Пеликена, который поднимался к перевалу, высматривая места для засады. Он бегом вернулся обратно и сел с ней у одного из костров.

— Что ты решила? — сразу спросил он.

Она вздохнула.

— У меня будто в голове помутилось, ничего не могу сообразить. Смерть Халена должна быть отомщена. Но как? Зачем мы залезли в эту дыру? Здесь мы ничего не можем, да и слишком нас мало!

— Юридически, — заметил Пеликен, — Алекос не может объявить себя правителем Ианты, пока ты жива. После смерти Нисия ты осталась законной наследницей трона. Если ты вернешься и вызовешь его на поединок, он должен будет согласиться, чтобы убить тебя и стать единовластным монархом.

— Хален дважды вызывал его, и ты знаешь, чем это закончилось. Вспомни мальчика, наследника Амарха, — думаешь, он сам отравился? Новый царь — новые законы, а в случае с Алекосом это значит, что никаких законов больше нет. Он крутит ими как хочет.

— Пока ты жива, иантийцы ему не покорятся, это точно. Он тоже должен это понимать. Он будет искать тебя.

— Пусть ищет. Я теперь вижу зорко и далеко. Пускай его собаки лезут в горы. Мы их передушим.

— Нам еще хотя бы полсотни человек! — вздохнул Пеликен. — А сейчас кто будет душить?

— Скоро люди будут, — пообещала Евгения. — Те, кто не захочет жить под пятой завоевателей, придут сюда. Это будет очень скоро. Выставь людей у перевала и скажи Сэльху, чтоб его товарищи проводили сюда тех иантийцев, что захотят к нам присоединиться.

— Ты все же не зови слишком много людей. Им здесь негде разместиться, да и все звери окрест разбегутся, пищи не хватит для большого отряда.

Он заставил Евгению улыбнуться.

— Ты думаешь, я способна кого-то позвать?

— Ты же позвала меня сейчас! Будто кто-то изнутри постучал по черепу, и твой голос сказал: «Иди ко мне». Это можно использовать. Если другие тоже слышат тебя, то ты сможешь координировать наши действия. Ты сама сказала, что видишь далеко. Будешь смотреть, где враги, и указывать нам что делать.

Она рассмеялась было, но смех перешел в протяжный стон.

— Ох, Пеликен… Почему я не умерла? Как могу я жить, когда он мертв? Каждый мой вздох, каждое слово — словно еще одна доска в его гроб. И впереди — пустота.

— У меня тоже, — сказал он. — Но у меня все же есть ты. Если б не это, я бы пошел сейчас и кинулся в пропасть.

Они обнялись, как два старых друга после разлуки, растерявшие остальных.

— Позови людей, — шепнула она.

— Позови ты. Пусть они поймут сразу, что ты можешь.

И она позвала. Они подходили: суровые воины, восхищенные и испуганные слуги, каждый из которых услышал, как ясный голос олуди сказал совсем близко: «Подойди ко мне!» Эвра, набиравшая воду в ручье, прибежала прямо с деревянным ведерком, в котором перекатывалась на дне кружка.

— Наш царь умер, — сказала Евгения. Она говорила тихо, так что все замерли, чтобы слышать. — Алекос убил его своей рукой. Вы все стали свидетелями того, как я прокляла его. Не только за убийство — цари имеют право решать свою судьбу в поединке, — но за то, что он погубил тысячи жизней и разрушил все, что мы вместе создавали много лет. Теперь на нашей земле нет закона. Чужие солдаты разрушат наши города, разграбят дома, ваши женщины родят детей от врагов, а ваши дети станут рабами. Если бы я могла отдать свою жизнь, чтобы оградить от этого, то отдала бы. Но царь велел мне остаться в живых, и я исполню его последний приказ. Сейчас нас мало, но те, кто не смирился, придут сюда. Моя сила велика как никогда. Я доказала это своим проклятьем. Оно достигнет Алекоса. Не знаю, насколько оно сможет ему повредить, он ведь тоже олуди. Но одно я знаю точно: он пошлет своих людей, чтобы схватить меня, и мы сможем убить их. Он будет посылать снова и снова, и никто из этих чужаков не выйдет из наших гор. В конце концов он сам придет за мной, и вот тогда…