Маргарита Дорогожицкая - Стихия страха

Пустое выражение лица и помертвевшие глаза инквизитора так больно напомнили мне Мари, что я не смогла сделать вдоха. Его губы еще шевелились, когда он бормотал, давясь от удушливой гари:

— Там дети… Они там…

Я влепила ему пощечину такой силы, что у него дернулась голова, и заорала, срываясь на хрип:

— Дети?!? Дети тут! — и развернула его от пожарища в сторону спасенных погорельцев. — А там нет ничего, слышите! Там пепел, только пепел! А они живы, слышите! Им нужна ваша помощь! Да очнитесь!

Я уже орала ему на ухо и колотила его в грудь. Его взгляд дрогнул, когда один из спасенных мальчишек вдруг громко разрыдался, глядя на нас и размазывая слезы по покрытому сажей лицу.

Инквизитор перехватил мою руку, занесенную для очередной пощечины, и отвел ее в сторону. К нему уже спешил отец Георг, который сразу налетел на меня с упреками:

— Оставьте Кысея в покое! Уходите отсюда! И своего головореза забирайте! — церковник кивнул в сторону Дылды. — Мы сами справимся. Святой Престол сам сможет защитить своих слуг! Уходите, прошу вас, госпожа Хризштайн. Пойдем, Кысей…

Старик обнял инквизитора за плечи и повел к монахиням, бестолково утешая и причитая. Я стояла, стиснув кулаки, меня колотило от злости. На глаза стремительно накатывала кровавая пелена бешенства.

— Госпожа, у вас кровь из носа идет, — осторожно сказал Дылда. — Мне оставить инквизитора или продолжать?..

— Ты идиот? — прошипела я, вытирая тыльной стороной ладони кровь. — От него глупостью заразился? Ты хочешь, чтобы в следующий раз запылал весь город? Глаз с него не своди!

Дылда сглотнул и уточнил:

— Это правда колдовство?

— Да! — заорала я, чуть не плача от бессилия. — Это клятое колдовство! Сколько еще должно сгореть, чтобы дошло до самых тупых?!?

— Я думал… Ведь вчера на него напали люди вояга…

— Что? — я налетела на Дылду, схватив его за ворот рубашки и едва доставая макушкой до его груди. — Почему я узнаю об этом только сейчас? Когда это произошло?

— Вчера вечером, уже поздно было, я подумал, что завтра…

— Думал? Я тебе плачу за то, чтобы ты думал? Для дум я найму ученого из Академии! — я отчаянно пыталась взять себя в руки и успокоиться, получалось с трудом. — Значит так. Люди вояга мертвы, надеюсь?

Дылда кивнул с виноватым видом.

— Пусть Отшельник даст еще больше людей. Ни на шаг от инквизитора не отходить.

— Если вояг наймет кого-нибудь из гильдии, то…

— Я позабочусь, — отсекла я. — Кого-нибудь заметил перед поджогом? Где твой подельник?

— Макс погнал отсюда бродяжку, скоро вернется…

— Бродяжка? Как выглядел?

— Да я не разглядел, но Макс…

— Ко мне его пришлешь. Сразу же, как вернется.

Я выдернула Тень из вороха тряпок, которые сердобольные горожане сносили для погорельцев. Погода стояла по-осеннему холодная, а многие из монахинь и детей были в одном исподнем.

— Госпожа, пожалуйста, можно я останусь? Им сейчас нужна помощь и лишние руки…

— Заткнись и слушай меня внимательно. Ты сейчас поспрашиваешь здесь всех — монахинь, отца Георга, инквизитора, даже детей. Может, они видели кого-то постороннего в приюте этой ночью или накануне, может, заметили что-то странное. Особенно меня интересуют бродяги. Если вдруг вспомнят, нарисуешь с их слов, поняла?

— Госпожа, можно потом? У многих деток ожоги, их надо…

Я сгребла женщину за шкирку и встряхнула.

— Ты хочешь, чтобы твои детки сгорели все до единого? Если сейчас не остановить колдуна, то в следующий раз ты уже не ожоги мазать будешь, а их пепел совочком собирать!..

Тень побледнела, тяжело сглотнула и кивнула:

— Хорошо, госпожа, я поняла, — она беспомощно оглянулась в сторону монахинь. — Пусть хотя бы Пиона придет сюда, ведь надо же помочь!..

— Пиону пришлю. С карандашами и бумагой. А помогать найдется кому.

Мне точно не следует здесь оставаться, иначе окончательно сорвусь. Я запрокинула голову и похромала прочь. Прочь от тлеющего пепелища и навстречу новому дню, чей багровый рассвет уже занимался на небосводе. Слишком много надо сегодня успеть сделать.

Мартен порывался идти вместе с Пионой, но я не пустила.

— Каждый должен заниматься своим делом, — отрезала я. — Вы должны вовремя открыть пекарню и…

— Но т-т-там наверняка н-н-нужна моя помощь!

— Мартен, — проникновенно начала я, беря юношу под локоть. — Вы сами подумайте, бедные детки, на улице, голодные, замерзшие… Кто-то же должен приготовить для них хлеба, правда? А если все побегут топтаться на пепелище, то…

— Д-д-да, вы правы, — воодушевился Мартен, — Я испеку для н-н-них самые вкусные б-б-булочки…

— Вот и чудно, — кивнула я и отправилась к себе в кабинет.

И только закрыв за собой дверь, я позволила себе сорваться, запустив в стену вазу с цветами, потом без сил опустилась в кресло, яростно сдирая повязку с ноги. Кажется, вывих. Я прикрыла глаза, мечтая забыть. Забыть все и всех. Ничего не знать, не помнить, не чувствовать. Всего лишь один шаг — и я получу забвение… Вечное, такое манящее, холодное ничто бездны… Но стану колдуньей. На мгновение мне стало интересно, каким будет мой демон? Всего один шаг — и больше не будет боли. Я с сожалением прогнала эти мысли. Когда-нибудь это произойдет, но сначала я должна отомстить врагам и позаботиться о будущем Антона. А потом… потом уже будет неважно.

Во-первых, надо разобраться с воягом. Я написала письмо помчику Овьедо, в котором в обтекаемых выражениях просила его порекомендовать меня воягу для решения щекотливого вопроса с господином инквизитором. В конце концов, это должно сработать. Ведь обратиться ко мне дешевле, чем в Гильдию убийц. Дальше надо было найти колдуна и обезопасить свою собственность. Связаны ли пожары и смерть профессора Грано? Очень разные эмоции — в пожарах нечеловеческая злоба, запредельная какая-то, а в псине — самый обычный страх, многократно усиленный безумным разумом. Надо будет узнать у госпожи Грано, боялся ли ее брат собак. Но с другой стороны, я слабо верила в то, что в городе могли одновременно появиться два колдуна. Профессор Камилли определенно врал про своего воспитанника, но отвечал вполне честно про книгу и самого профессора Грано. Еще поведение Луки было странным. Его взгляд свидетельствовал, как минимум, про то, что объявлять его вылечившимся было преждевременно. И профессор прекрасно знал об этом. Я стала размышлять, прикидывать варианты и сама не заметила, как уснула.

И была разбужена странным лаем. Я подняла голову со стола, растерла щеку, взглянула на часы и подхватилась. Было позднее утро, я проспала все на свете. Застыв на лестнице и вцепившись в перила, я с изумлением созерцала бардак в своей гостиной. Казалась, Тень притащила в дом всех погорельцев и теперь устраивала грязных потерянных детей на диване и стульях. Странно, но они не шумели, жались друг к дружке, испуганные и притихшие. Посреди комнаты стоял мрачный инквизитор, держа на руках маленькую девочку, которая и была источником шума, что меня разбудил. Она заходилась в лающем надрывном кашле, поразительном для такого тщедушного тельца.