Ашира Хаан - Темная половина [СИ]

Он уже начинал подниматься, хоть и был изможден и бледен — большая часть крови вылилась из него и удушение здоровья не добавило. Получив в руки труп своей сценической возлюбленной он внезапно замер и поднял на Люция глаза, полные скорби.

— Ты! — закричал он. — Ты чудовище!

— Сюрприз! — отозвался Люций. Он сложил руки на груди и наблюдал за Маэстро. — Есть еще что-нибудь, что тебе дорого, чтобы я мог это убить?

— Я убью тебя!

— Даже стесняюсь спросить, а чем мы до сих пор занимались? Вы, маэстро, такой затейник!

Маэстро подхватил тело женщины на руки и аккуратно передал его затихшим вампиршам. Потом повернулся к Люцию, стараясь стоять прямо и тщетно поправляя разорванные манжеты.

Люций проследил, как труп унесли, и тут же сорвался с места. Он бросался на Маэстро, то впиваясь зубами в его руку, то полосуя когтями лицо, то проделывая ножом очередную прореху на рубашке и тут же отскакивал, замирая на секунду на месте, как бы любуясь произведением искусства.

Маэстро едва успевал увернуться или задеть его в ответ, но такая демонстративная драка явно была ему в новинку.

Люций продолжал свои налеты, пока рубашка не распалась на части, а кровь не залила лицо Маэстро. Люций по-прежнему был невредим, если не считать сизых следов от пальцев на шее. Наконец он остановился, насмешливо глядя на соперника. От злости не осталось следа — его победа казалась такой несомненной, что можно было позволить себе не вспоминать причин драки.

Маэстро отступил назад и тяжело оперся на пианино, стоящее на сцене. Люций нахмурился. Маэстро надавил на что-то локтем и пианино повернулось, унося с собой за стену вампира. Вместо него теперь на сцене красовался камин.

— Трусливая сссука, — процедил Люций.

Я огляделась. Не первый раз я уже с Люцием попадаю в общественные места, которые он портит потоками крови, но в этот раз все было совсем плохо.

Что я должна была чувствовать? Какой животный ужас? Ведь я сбежала от него, я была в объятьях другого вампира, я нарушила все установленные Люцием законы. И он имел полное право меня убить. Я должна была бояться. Лишаться чувств от ожидания возмездия. Умирать тысячу раз до момента, когда он свернет мне шею, как свернул ее этой бедной смертной девушке, подружке Маэстро.

Вместо этого я чувствовала горячее жжение где-то в груди. И на глаза наворачивались слезы. Безумный жестокий вампир-садист волок меня за руку по парку, от нас расходились черные волны его гнева, сметая людей с пути, а я ощущала… жгучее счастье.

То самое, что ждешь в новогоднюю ночь, загадывая желание. То самое ощущение чуда, которое никогда не приходит. Когда исполняется самое заветное желание.

Только обычно заветные желания исполняются намного позже, чем ты этого хочешь. И когда исполняются — вместо сладости во рту только вкус пепла. И фантазии — что было бы, если б ты получил мечту в ту секунду, когда желание было наиболее отчаянным?

Я не могу сказать, что мечтала, чтобы Люций меня убил. Но вот это чувство — это было именно оно. Пронзительное, захватывающее дух ощущение исполненного заветного желания. В самый его пик. И если он меня сейчас убьет — я умру как никогда счастливой.

Господи, надеюсь, он меня убьет. Потому что другие варианты у меня даже сил нет представлять.

Боже, как ему идет окровавленная рубашка! Зря, кстати, работники отеля, где я остановилась, так не думали. Наоборот, они прямо в ужасе от нас шарахнулись, тыкая пальцем в испятнанную красным рубашку. Люцию, казалось, было пофиг. Он зачем-то остановился у информационного стенда и решил почитать рекламу экскурсий. Меня продолжал крепко держать за руку, не вырвешься.

Не знаю, из каких соображений, мне вообще-то должно быть пофиг, я покойница, я все равно решила отмазать Люция:

— Мы с вампирского шоу, — и улыбнулась утомленно и вежливо. Служащие сразу успокоились и свалили. Молодцы какие, не то что я.

Но я не собиралась сбегать. У меня стокгольмский синдром, и не волнует. Ну и очевидно бесполезно, если Люций спокойно ведет меня прямо в мой номер, ничего не спрашивая, только протягивая руку за ключом. Ну, то есть, спряталась одна такая, ага.

Он запер за нами дверь и наконец выпустил мое запястье. Я принялась растирать его, огромными глазами глядя на то, что он начал раздеваться. Полностью. То есть совсем полностью, догола. И с размаху упал на двуспальную кровать. И сказал:

— Иди сюда.

Что делать, пошла. Только босоножки сняла. Он притянул меня к себе, обнял за плечи и принюхался:

— Фу, от тебя воняет этим мудаком. Раздевайся, быстро.

Я было дернулась в ванную, но была остановлена ледяным:

— Куда? Нет, из поля зрения не выходить. Нагулялась.

Пришлось стаскивать с себя помятую футболку и джинсы под насмешливым темным взглядом. И оставаться в том самом вычурном нижнем белье, что я купила несколько недель назад в аэропорту. Ну некогда мне было заехать в нормальный магазин, а в туристических местах продавались только купальники и куда более… кхм… причудливые вещи. Так что полупрозрачный черный топ, держащийся на одном плече и такие же шортики с неожиданными вырезами в разных местах — это было самое приличное, что я могла надеть под джинсы. Вообще-то не планировалось, что это кто-нибудь увидит.

А теперь видит Люций. И в черноте его глаз рассыпаются насмешливые искры. И он не выдерживает:

— Ждала? Готовилась? — издевательски спрашивает эта вампирская скотина. — Если бы знал, что ты так скучаешь, нашел бы тебя раньше.

Вот тот самый случай, когда стесняешься того, что на тебе надето, а не того, что с тебя снято.

— Я смотрю, ты тоже скучал, — мрачно отзываюсь я, кивая на его вставший член и остервенело стаскивая с себя все, что осталось.

Ухмылка сползает с его лица, а в глазах загораются уже совсем другие искры. Опасные.

И я иду им навстречу, потому что бежать от них — страшнее.

Люций ловит меня ледяными пальцами, притискивает к себе. От него пахнет кровью и холодом. А еще опасностью и красотой, и я никогда и ни за что не смогу сформулировать чем пахнет красота или опасность, но точно знаю, что — вот так.

Когда жесткие губы касаются тонкой кожи за ухом, а клыки прикусывают ее до крови, а ты думаешь — ну наконец-то. Когда светлые волосы шелковой кистью стирают с кожи любые воспоминания о прикосновениях кого-то другого.

Когда длинные пальцы стискивают бедро и одно это неласковое касание сразу заводит на тысячу оборотов и зажигает кровь.

Его прохладное тело не теплело подобно человеческому, как у Маэстро, но мне и не надо было. Все, что происходило, меня совершенно устраивало: то, как острый язык слизывал текущую из укуса каплю крови, как пронзительно черные глаза смотрели с насмешкой и темной страстью и какой шелковой твердостью ощущался его член под моими пальцами — чуть теплее всего остального тела.