Ашира Хаан - Лавандовые письма [СИ]

А потом волна обрушилась.

На черный пол Экзаменациума.

Окатив солеными брызгами всех, кто стоял там.

Тимира скорчилась в центре круга совершенно сухая.

Потому что это была… ее волна.

В шесть лет она впервые призвала свою стихию, когда убийца… нет, когда Тойво, тот мальчик, увидел их, увидел, что делает ее отец, а она впервые посмотрела на это чужими глазами.

Она убила своего отца.

И забыла об этом.

Десятилетний мальчик мог открыть стихию — шестилетняя девочка нет.

И потом в шестнадцать, когда стояла здесь, в зале Экзаменациума и почти вспомнила все, что случилось десять лет назад, она вновь увидела Тойво, уже отбывшего свой срок в болотных тюрьмах магов, пришедшего тоже сдать Экзамен.

Это тоже была ее волна. Ее.

— Госпожа Тимира, боюсь, что… — голос экзаменатора едва пробивается сквозь шум моря у нее в ушах.

Они хотят остановить Экзамен? Нет!

Тимира поднимается, не глядя в их лица. Прислушивается к себе — обида, боль, злость — вот они, ждут внутри. Но сильнее всего — злость на себя. На то, что она никак не могла понять столько лет.

Она поднимает руку, и из черного пола вновь встает волна — до самого бесконечно далекого потолка Эзаменациума. Стоит, дрожит в нетерпении, готовая обрушиться и переломать кости, высосать воздух и заполнить легкие водой. Но стоит — и Тимира ее держит. Одной своей злостью на себя, дуру, забывшую, спрятавшуюся, ненавидевшую столько лет совершенно невиновного человека…

— Экзамен сдан!

…человека, который провел десять лет в болотной тюрьме для магов по ее милости!

Волна снова расплескивается, окатывая людей за конторками.

— …нелегко с ней будет.

— Да отдадим в армию, тем, кто за нее и хлопотал.

— Такую бешеную только на передовую.

— Да, к Иржи, он таких любит.

— Но ведь не огонь…

— Сказал, все равно возьмет.

Что?!

Да неважно!

У Тимиры подгибаются ноги, но она выходит из черного зала и прислоняется спиной к стене. Отец…

Слез нет. Все невыплаканные слезы собрались внутри нее в могучую волну, которая только и ждет, чтобы выплеснуться и уничтожить любого, кто посмеет на нее напасть.

Все становится на свои места — как была недовольна мама, когда они с отцом уходили куда-то вместе, ее сумасшествие после его смерти, кошмары Тимиры, которые она не помнила. И ее безумная одержимость местью — словно она хотела уничтожить последнего человека, который мог бы рассказать ей правду.

Но правду ей рассказала стихия внутри.

Ее письма!

Пропитанные ядами, пропитанные смертельными проклятиями!

Тимира стоит, не зная, куда бежать.

Потому что отец — что отец? Пусть задыхается в плотной воде, похожей на толстое бутылочное стекло. Пусть так выглядит его ад.

А Тимира должна спасти того, кого ненавидела столько лет.

Из зала выходят переговариваясь экзаменаторы. Господин Э! Тот человек, который читал все ее письма!

Тимира бежит к нему — он даже шарахается, он мокрый, он пахнет йодом и солью.

— Послушайте, я все вспомнила!

— Как и каждую неделю последние три года, — ворчит господин Э. — Вы молодец, Тимира, идите получайте свои разрешения и сертификаты и ждите много писем на этой неделе.

Он заходит в свой кабинет, садится за стол. Тимира следует за ним без спроса. И видит на краю стола ворох лавандовых писем. И рядом такой же ворох — серых.

— Господин Э! Я насчет господина Тойво, — она смотрит на письма. Неужели она столько написала? Это какое-то безумие. А чьи серые? Их не меньше, чем лавандовых.

— Вот неугомонная. Что я скажу вам, Тимира. Вашего отца очень жаль, но его не вернуть, а десять лет болотной тюрьмы для мальчишки и так много. Отпустите и живите своей жизнью.

— Я не могу! Поймите, не он виновен. Я вспомнила. Все случилось из-за меня!

— Что из-за вас? Весь Экзаменациум стоит на ушах три года из-за вас, а до этого вся магическая система стояла на ушах — мальчишка десяти лет убил взрослого мага, сверхраннее пробуждение сил, выгорание… — господин Э выуживает откуда-то полотенце и вытирает мокрую от соленой воды голову.

— Выгорание?

— Ваш господин Тойво, который по вашим свидетельствам убил вашего отца — в нем не нашлось магии во время Экзамена. И в принципе не могло найтись — десять лет это катастрофически рано для выплеска, он выгорел. А то, что потом могло восстановиться — высохло из-за ошейника в болотной тюрьме.

— Мне было шесть! Это еще меньше.

— Я и не говорю, что это был ваш выплеск.

— Но он был мой! — Тимира чувствует беспомощную растерянность. — Я ведь вспомнила… У меня вода. И там была вода.

— Во время рассмотрения дела мы учитывали, что у вашего отца земля, значит вероятно и у вас, как у всех родственников. Ваша мать…

— Не маг.

— Ну что ж, такое редко, но случается.

— А у господина Тойво? Его родителей?

— Огонь, как и у его брата.

Тимира вздрагивает.

Нет, не может быть.

— Если я… дам показания о том, что было на том острове, это поможет?

— А что было на том острове? — устало спрашивает господин Э.

У него глубокие и понимающие глаза. Даже слишком понимающие. К месту вспоминается, что господин Э был другом отца. Потому Тимира ему и писала свои бесконечные — взгляд на стол — лавандовые письма.

— Я не могу сказать сейчас. Но смогу, если будет пересмотр дела.

Господин Э прикрывает глаза на секунду, будто кивает ей.

— Понимаете, госпожа Тимира… Ведь что тогда, что сейчас, у нас есть только ваши слова. Господин Тойво отказывается пояснять свои действия, а с некоторых пор говорит, что ничего не помнит. А вы меняете свои версии с легкомысленностью двадцатилетней девчонки, каковой и являетесь. Надо ли нам будет пересматривать дело вновь, если через год вы вспомните, что туда прилетала рота рубежников на боевых драконах и именно они убили вашего отца? Пересмотр ничего не даст. Но вам на нем, конечно, придется все рассказать.

Тимира понимает намек. Она не хотела бы, но понимает. Остается только один вопрос. Нет, два.

— Почему вы дали мне пересдать экзамен? Проще было бы отказать в очередной раз.

— Это было не мое решение.

— А чье?

Господин Э смотрит на нее, не моргая и не собираясь отвечать. Тогда она задает второй вопрос:

— Где сейчас господин Тойво?

— Сегодня должен приехать. Ему было запрещено появляться в Столице.

— Тоже ссылка? — выходит, он и не мог распечатать ее письма. Скучал где-то в провинциальном городе, ходил на променады, встречал гувернанток в бархатный сезон, развлекался.

— Не такая, как у вас. Все-таки убийц не отправляют в санатории.

Если чувство вины станет еще сильнее, оно просто сожжет Тимиру.

Волна внутри тыкается в нее лбом как большая собака. Не забывай, мол, я хоть и прирученное, но цунами. Никто теперь тебя не сожжет, не закопает, не обидит.