Алекс Делакруз - Темный пакт

Прежде чем идти в душ, я напечатал себе в принтере смену белья и простой спортивный костюм. Фон Колер на мои действия внимания не обращал — барон сидел за столом, погрузившись в глубокую задумчивость.

На удивление сохраняя спокойствие, я — не слишком торопясь, долго стоял под контрастным душем, меняя стылый холод на обжигающий жар. Старался при этом не обращать внимания на кляксу тьмы на теле. Присмотрелся, уже когда вытирался. Да, тьма живая, и кажется, что червоточины… да что «кажется», так и есть: пробивают себе дорогу, увеличивая пятно поражения. Очень и очень медленно, но верно.

Рассматривая в зеркало хаотичную вязь, которая в других условиях могла бы показаться крутой самобытной татуировкой, я почистил зубы, оделся и вышел в гостиную. Шагал как на плаху. Фон Колер сидел все в той же позе — почти роденовский мыслитель. Но когда я присел напротив, он поднял взгляд и подобрался.

— Не буду сейчас объяснять подробно. Лишь важные детали, — медленно проговорил профессор.

Я согласно кивнул — мне сейчас подробно точно не надо. Поскорее бы узнать, что, почему и можно ли сделать так, чтобы мне за это ничего не было.

— Инициация проходит после достижения полных пятнадцати лет не просто так, — начал фон Колер издалека.

Он, кстати, сильно погорячился насчет того, что анонсировал лишь озвучку важных для меня сведений. Барон объяснял долго и ну очень обстоятельно. Я, в принципе, его слышал, но не слушал — потому что почти сразу понял, в чем дело. Критическая масса знаний накопилась, так что ответ — недоступный при этом профессору, пришел легко.

Инициация источника по достижении определенного возраста по аналогии сродни езде на мощном спортивном байке. Для взрослого научиться азам нет ничего сложного, а вот десятилетний ребенок будет придавлен тяжелым мотоциклом, едва сняв его с подножки и не справившись с весом. А тринадцатилетний подросток, оседлавший байк, может легко убиться — опрометчиво разогнавшись и не справившись с управлением в повороте. Это если совсем грубо подытожить смысл объяснений профессора.

Детская психика отличается от взрослой. И разбуженные способности темных искусств до инициации источника опасны для ребенка — можно утонуть в бездне, потеряв разум. Это для одержимых. Стихийные одаренные могут банально уничтожить свое тело избытком зачерпнутой в источнике силы или просто убить себя бесконтрольным применением способностей, выбросив с заклинанием всю свою жизненную энергию вместе со стихией.

В памятной беседе после первого воскрешения Демидов часто употреблял по отношению ко мне выражение «уникальный». Тогда мне показалось это оговоркой. Ротмистр упомянул, что я один из одиннадцати известных в мире одержимых, на кого в младенчестве смогли наложить слепок души. Это не уникальность, просто редкая особенность. Не знаю, правда, сколько всего одержимых — если их количественно много, то подобная особенность может быть даже весьма редкой. Но это точно не уникальность — и ошибся ли ротмистр или просто не сказал мне всего, тоже тот еще вопрос.

И я действительно могу многое не знать о себе и о своих наследственных — возможно, в самом деле уникальных способностях, известных ротмистру. Это предположение, а вот данность в том, что я действительно уникален — о чем, кроме меня, здесь не знает никто. В отличие от обычных юных одаренных и одержимых моя психика уже полностью сформирована и гораздо менее податлива.

Может быть, об этом и говорил Астерот, когда упоминал, что Олег просто не справится? Он по одному только рождению обладал невероятно сильными способностями… вернее, обладал возможностью их изучить, точнее — укротить. И не «доброжелатели» вокруг, а именно скрытое пока могущество дара есть именно то, что он бы не вывез, будучи просто не в силах освоить подобную силу. Да, Олег по физическому развитию и вложенным в него знаниям был действительно юным вундеркиндом-терминатором, но я-то помню его глубоко спрятанное смущение и неуверенность. Да хоть перед той же Зоряной в школе, когда он одно время пытался к ней подкатывать.

Фон Колер между тем продолжал вдумчиво объяснять мне природу возникновения черного пятна на моем теле. Я старательно демонстрировал повышенное внимание и кивал в нужных местах. При этом сам уже давно понял все то, к чему подводил барон. Понял даже немного больше: в тот момент, когда едва не шагнул в бездну, это была не внешняя угроза для меня, а внутренняя. Разбуженная даром одержимости тьма сформировалась и укрепилась в моем теле, при этом отсеченная разумом, растекаясь сейчас под кожей живым паразитом.

Барон серьезно опасался за мой разум — по его словам, я в любой момент мог подвергнуться безвозвратной одержимости. Вот что это такое, я не совсем понял, но именно сейчас не суть важно — потому что моя психика, мой разум уже по возрасту защищены. И настоящую опасность живая тьма представляла с другой стороны — она может захватить тело изнутри. Избежав участи превращения в тронутого тьмой безумца, я рискую превратиться в агрессивно опасную тварь, в теле которой будет как в клетке метаться бессильное повлиять на поступки сознание. Если не…

— Выжечь во мне тьму, — эхом повторил я сказанные бароном слова.

Осекшись, фон Колер замолк. Вновь повисло долгое молчание — профессор внимательно смотрел на меня, даже не скрывая напряженных раздумий.

— Я могу сейчас вызвать тревожную группу, и нас незамедлительно доставят в Москву, где в Тайной академии темных искусств лучшие специалисты в области одержимости помогут, с очень большой долей вероятности, справиться с твоей проблемой.

«Гарантированно помогут», — перефразировал я про себя. Барон сейчас в предположениях держит в уме незащищенную детскую психику — а на самом деле этой проблемы не существует. Но в его словах чувствуется отторжение идеи. Присутствовало в его фразе нечто такое, на что я невольно обратил внимание: «лучшие специалисты», сказанное с явным оттенком пренебрежения.

— Это неподходящий для меня вариант? — просто поинтересовался я.

Профессор отвернулся и выругался. Вновь по-немецки. Хотя, может быть, он и не ругался в прямом смысле слова, просто язык такой — грубый и не пластичный, совсем как взрослая психика.

— Знаешь, почему одержимые еще существуют? — приняв решение, вдруг посмотрел мне в глаза барон.

Я незамедлительно мысленно выругался, потому что ответ на вопрос увидел в его взгляде. Интонации, напряжение барона. Божечки, вот это поворот.

— Одержимые всех стран, объединяйтесь? — ответил я вопросом на вопрос.

«Мы с тобой одной крови. Ты и я», — фраза Саманты, сейчас как вживую прозвучавшая в ушах, заиграла новыми, гораздо более яркими красками.