Сильвия Лайм - Рубин царя змей [litres]

Но правда была в том, что и мать она забыть не могла. Мать, которая осталась теперь совсем одна.

А потому Иллиана просто молчала. Ее губы еле заметно улыбались, то и дело подозрительно подрагивая, а сердце разрывалось на части от признания Торриена, которое она не ожидала услышать. О котором могла только мечтать.

А еще – оттого, что сама промолчала в ответ.

– Ты можешь отправлять письма матери, – вдруг проговорил царевич, вырывая Иллиану из плена собственных переживаний.

– Правда?! – ахнула она, чувствуя, что в груди, кажется, что-то лопнуло и растеклось нестерпимо горячим. Слезы все же потекли по щекам.

– Да, – тихо кивнул царевич, осторожно стирая влажные дорожки. – Не плачь. Я обо всем позабочусь. Но помни, что об этом никто не должен знать. Это строго запрещено. Предполагается, что ты можешь передавать секреты мирайского царства людям, а это государственная измена. Но… – Он вдруг улыбнулся девушке и хитро подмигнул. – Царевич я или нет?

Иллиана слушала его, раскрыв рот. А на последних словах, кажется, что-то закричала и бросилась на шею Торриену, явно пытаясь придушить младшего сына царя.

Этим же вечером она отправила первое послание матери, передав его царевичу, а через сутки уже получила ответ, написанный любимой рукой Дариллы Тангрэ. Счастью девушки не было предела. И счастью матери, кажется, тоже.

– Кстати, я выгнал твою служанку, Герхарсию, – проговорил царевич в тот же день, впервые уводя Иллиану в свои покои.

– Правда! А как ты… а почему?..

– Мне стало известно, что это она рассказала Дарьешу то, чего рассказывать не стоило. – Лицо мирая неожиданно стало жестким. – Так что теперь у тебя будут новые служанки. А еще, во избежание дальнейших недоразумений, ты будешь жить вместе со мной.

– В твоих покоях? – выдохнула Иллиана. – И спать?..

– На моей постели, – широко улыбнулся Торриен и хитро добавил с какой-то мальчишеской веселостью: – Под одним одеялом.

Иллиана одновременно смутилась и засмеялась. Впервые царевич мираев представал перед ней вот таким: простым и домашним одновременно с привычной обольстительной дерзостью. Хотелось опять покраснеть, опустить взгляд. А вместо этого она скользнула рукой к мужским бедрам и, не узнавая саму себя, ущипнула мужчину за ягодицу, отвечая:

– Только если во сне ты не пихаешься локтями.

Торриен дернулся от удивления и вдруг громко расхохотался. Схватил на руки Иллиану и помчался еще быстрее вперед по коридору.

– О, милая, я не пихаюсь во сне локтями, я пихаюсь кое-чем другим, – проговорил он, открывая огромную черную дверь с золотым тиснением.

В этот раз Иллиана все же покраснела.

Так они прожили вместе несколько спокойных и счастливых недель, находя радость в общении друг с другом. Иллиана редко выходила из покоев царевича, в основном чтобы погулять на свежем воздухе или даже искупаться в огромном бассейне, который раскинулся прямо во дворе замка. Она подружилась с несколькими хасси, но сама по-настоящему избранницей мирая так и не стала. Они с Торриеном регулярно находили все новые и новые способы, как утолить голод друг друга, не прибегая к обыкновенному сексу. Однако с каждым днем терпеть эти игры, заменяющие настоящее единение тел, становилось все сложнее. О том, чтобы вернуться в Нижний город, не было и речи. Этого не хотела ни Иллиана, ни царевич. И девушка все отчетливее понимала, что в ближайшем будущем ничего не изменится.

А еще Иллиана чувствовала, что влюбилась в царевича мираев абсолютно и бесповоротно. Ей был не нужен никто, кроме него.

Но сегодня она об этом не думала. Солнце светило ярко, но день уже клонился к вечеру. Иллиана сидела на балконе покоев Миллиты и болтала с девушкой обо всем и ни о чем. Они уже давно нашли общий язык и часто проводили время вместе, тем более что это было вполне логично. Другие человеческие девушки во дворце немного сторонились их, ведь статус избранниц царевичей ставил их выше других. А между собой Иллиана и Миллита могли чувствовать себя совершенно спокойно.

Сегодня хасси Дарьеша выглядела странно задумчивой. Она часто теряла нить разговора и периодически то краснела, то бледнела совершенно невпопад. Иллиана рассказывала ей о том, что Торриен показал ей крыло царских художников и теперь ей не терпелось сходить туда, выпросить себе мольберт и что-нибудь нарисовать.

– Пойдешь со мной?

Но на лице Миллиты снова не отразилось никакого энтузиазма. Она опустила взгляд и немного нахмурилась.

Иллиана уже решила, что подруга ее не слушает, но та вдруг ответила:

– Нет, наверно, не пойду. Может, потом.

– Почему? Пойдем, я одна буду чувствовать себя неловко. Представляю, как благородные мираи-художники будут заглядывать мне в мольберт, а у меня там… там…

Она замахала рукой в воздухе, очевидно, придумывая.

– Рисунок? – вяло спросила хасси Дарьеша.

– Обнаженный Торриен! – воскликнула Иллиана, раздражаясь, что не может расшевелить девушку, и добавила: – В образе ананаса!

– Что? – распахнула глаза Миллита.

– Ну наконец-то, – фыркнула Иллиана. – Что с тобой? Почему ты не реагируешь ни на что? Не выспалась? Всю ночь размазывала клубнику со сливками по обнаженному наследнику Шейсары?

Иллиана попыталась улыбнуться, но воспоминания о Дарьеше до сих пор вызывали у нее вспышки отвращения.

Ее собеседница опять покраснела, хотя прежде от таких вопросов она вовсе не смущалась. И внезапно проговорила:

– Я беременна.

– Что? – ахнула Иллиана. – Как это? Тебе же давали эту… траву, чтобы не беременеть?

Та кивнула.

– Да. Но она… видимо, не всегда помогает. Дарьеш любит заниматься любовью в облике Великого змея. А против такого союза отвар работает не на сто процентов. Магия Иль-Хайят благословляет своих детей, если они ложатся с женщиной в истинном обличье. Против магии нет абсолютно действенного средства.

– Подожди, – нахмурилась девушка, чувствуя, как волосы шевелятся на голове. – Ты же хасси? Разве тебе можно беременеть?

– Нет, – покачала головой она. – Беременность означает для нас гарантированную смерть. Хасси не способны выносить мирая.

– Но как же… почему тогда Дарьеш позволил себе такую связь с тобой? – выдохнула Иллиана, чувствуя, как холодеют кончики пальцев, а горло сжимает животный ужас. Представить, что скоро ее подруги не станет, оказалось слишком страшно.

Страшно до тошноты, что и она сама могла оказаться на ее месте…

– Это же Дарьеш, – сморщилась Миллита. – Наследник всей Шейсары, Сапфировый змей и первый сын царя. Неужели ты думаешь, что он станет в чем-то себя ограничивать?

Девушка стиснула зубы и опустила голову. Для такой новости она казалась даже слишком спокойной. Никакой истерики, слез. Ничего того, что должно было иметь место у умирающей.