Наталия Московских - Обитель Солнца [СИ]

— Поспи, — прошептала Цая, проведя тыльной стороной ладони по его лицу. — Тебе нужно отдохнуть…

Она снова уйдет и оставит меня с этими вопросами.

— Нет! — Даниэлю показалось, что он прокричал это, но на деле из его груди вырвался лишь хриплый полушепот. Однако сил на то, чтобы перехватить руку Цаи, у него хватило. Большие зеленые глаза уставились на него непонимающе, со смесью удивления и любопытства. — Что… — Даниэль перевел дыхание. — Что ты говорила о крови? Что значит «другая»?

— Я знаю не больше твоего, — покачала головой Цая.

— Нет, — возразил Даниэль, поморщившись. — Ты знаешь больше.

— Я только догадываюсь.

— Скажи мне… — прошептал Даниэль, чувствуя, что сил спорить у него почти не осталось. — Пожалуйста.

Цая изогнула брови, и трудно было сказать, сочувствовала она или ей просто надоел этот спор, и она решила уступить. В ее характере сочеталась удивительная мягкость с хорошо замаскированной несгибаемостью.

— Кровь другая. Дело не в ее цвете, а в жизни, которую она дает. Мы касаемся жизни, когда выпускаем нити и отдаем ее, когда втягиваем их обратно. Я так думаю. Когда жизнь касается нас — это почти такой же контакт. Он привычен нам и не может лишить зрения. Когда в крови кто-то другой, для нас это не контакт. Это… просто красный. Ты понимаешь?

Даниэль не был уверен, что понимал, но кивнул.

— Поэтому ты можешь прорываться? Контролировать тех… кто в красном?

Цая передернула плечами.

— Я просто научилась сквозь него смотреть, как бы, не замечая. В какой-то момент остаются только чужие глаза, и я их вижу, даже если они далеко.

Объяснения Цаи были слишком путаными, Даниэль уставал от них. Рука опять легла на рану в попытке унять боль.

— Очень плохо, Дани? — сочувственно спросила Цая.

Даниэль нашел в себе силы криво ухмыльнуться.

— Как сильная расплата, только дольше, — проскрипел он. — Совсем неприятно, если честно. — Он с трудом перевел дух. — Прости, я думал, я крепче.

— Крепче меча? — улыбнулась Цая.

Даниэлю не хватило сил объяснить, что он говорил о выдержке, а не о твердости тела. Вместо того он прикрыл глаза и тяжело задышал. Цая некоторое время просидела рядом с ним молча, однако вскоре он вновь нарушил молчание:

— Что вы решили? Нам нужно уходить… чтобы нас не нашли…

— Среди нас больше военного опыта у Эндри, — сказала Цая. — Он понимает, что тебе нужен отдых, но говорит, что нужно сниматься. Мы побудем здесь еще день, а потом сделаем носилки.

Даниэль проглотил замечание о том, что справится — теперь он прекрасно понимал, что этому не бывать, он и минуты на ногах не продержится.

Цая положила руку ему на лоб и некоторое время подержала ее так, не торопясь убрать мокрую тряпицу.

— Спи, — прошептала она. — Ты устал.

Даниэль хотел кивнуть, но лишь тяжело вздохнул. Он и впрямь чувствовал себя таким уставшим, что готов был пролежать неподвижно несколько дней. Однако нескольких дней у него не было.

Бенедикт ожидал, что второй день в пустыне принесет новые потери, однако в своих пессимистических прогнозах оказался неправ. Второй день Гуэра не отнял у него людей, а суровая пустыня решила не приносить новых сюрпризов. Пустынные хищники — шакалы, ящерицы и лисицы — старались не приближаться к такому скоплению людей и, хоть и наблюдали, держались на почтительном расстоянии.

Ночи здесь, несмотря на жар, охватывающий Альбьир днем, были удивительно холодными, невольно напоминавшими о том, что Арреда переживает зиму. Небо при этом было безоблачным и сказочно звездным, не создавая ощущения кромешной тьмы.

Группа на удивление быстро сумела приспособиться к видениям, вызванным пустынным газом, который невозможно было почувствовать, пока не наступал его эффект. Даже Ренард со своим чутким обонянием подтверждал, что этот газ не имеет запаха. Его мнение быстро стало авторитетным для всех после того, как он сумел вывести людей, не потеряв направление. К нему прислушивались, пожалуй, даже с бòльшим трепетом, чем к Бенедикту.

К вечеру третьего дня Гуэра Ренард стал заметно напряженнее двигаться и будто старался заранее прощупать песок ногой, прежде чем сделать следующий шаг. Бенедикт не мог этого не заметить.

— В чем дело? — тихо спросил он, стараясь не потревожить никого из людей понапрасну.

— В том, что идти стало легче, — буркнул Ренард себе под нос. — Песок меняется. Становится тверже.

Бенедикт прислушался к собственным ощущениям: а ведь передвигаться по пустыне и вправду стало немного легче. Без замечания Ренарда Бенедикт мог бы подумать, что попросту начал привыкать к пустыне, однако слова друга насторожили его. Он невольно напрягся и сосредоточился, однако единственное, что смог сделать, это спросить:

— Что это может значить, как думаешь?

— Пока не знаю, — честно ответил Ренард. — Земля под ногами просто становится другой. Она отличается от той, по которой мы шли до этого. Возможно, Альбьир приготовила нам очередное испытание, и ничего хорошего я бы от него не ждал.

Бенедикт поджал губы. Он хотел возразить, что более твердая земля под ногами, скорее всего, позволит легче различать зыбучие пески и вовремя обходить их, однако язык не поворачивался сказать это. Бенедикту казалось, что он идет по присыпанному песком стеклу — плотному, но недостаточно толстому, чтобы выдержать почти шесть сотен человек, идущих по нему. А под этим стеклом будто и вовсе ничего не было. Бенедикту казалось, что он чувствует под собой зияющую пустоту, и нельзя было сказать наверняка, очередной это сюрприз Альбьир или попросту изменившийся, но такой же плотный песок.

— Если почуешь неладное… — начал Бенедикт. Ренар хмуро перебил его:

— Мог и не говорить.

Рискуя потерять направление, Бенедикт все же решил сделать крюк и обогнуть это странное место, но земля не менялась, и вскоре Бенедикт бросил эту затею.

На Край миражей медленно опускалась ночь. Сумерки принесли приятную прохладу и передышку от дневного жара, но люди знали, что вскоре станет по-настоящему холодно. Нужно было найти место для остановки, и группа решила остановиться до темноты — как минимум, потому что набрели на небольшой оазис, а близость пресной воды была исключительной удачей.

Помня об осторожности, люди рассредоточивались, внимательно осматривая небольшие островки травы, держались как можно дальше от безобидных на вид пустынных цветков и высматривали в песке скорпионов или пауков. Вокруг оазиса за пару часов разросся довольно большой лагерь. Спокойный день, проведенный в Альбьир, вдохновил людей. Они шумно переговаривались, пели песни у костерков, кто-то, несмотря на шум, устроился на ночлег, другие предпочитали отдалиться от группы и вести разговоры, не долетавшие до чужих ушей. То и дело люди подходили к Бенедикту, задавали вопросы, выражали свое мнение касательно его действий, переспрашивали детали плана. Не затих лагерь, даже когда небо потемнело, и пустынная вечерняя прохлада сменилась настоящим холодом.