Ши Эрншоу - Коварная бездна [litres]

– Когда ж ты насытишься?

– Никогда! – Она резко, с хрустом, мотает головой.

Я обреченно выдыхаю. А чего я ожидал, придя сюда? На что надеялся? Ведь знала же – мои сестры никогда не остановятся. Они теперь, как море, которое затягивает корабли в пучину и губит людей без всякого сожаления. И они будут продолжать убивать еще два столетия, если им это удастся.

Иду к двери. Здесь больше делать нечего.

– Разве ты не усвоила урок, Хейзел?! – кричит она вслед. – Однажды тебя уже предал любимый человек, почему же ты уверена, что Бо не предаст тебя?

Я с трудом сдерживаю ярость, кипящую внутри меня. Она ведь толком не знает, что случилось тогда.

– Бо не такой!

– Вряд ли. Хотя он очень милый, – ухмыляется она. – Пожалуй, даже слишком хорош для тебя. Я думаю, он должен быть моим.

– Держись от него подальше! – рявкаю я.

Она щурится, смотрит на меня сквозь узкие щелочки.

– Интересно, а что ты собираешься с ним делать?

– Я не стану убивать его!

Не заведу его в море и не утоплю. Не хочу обрекать его душу на бесцветное существование в ловушке бухты, где ее будут таскать по дну течения и приливы.

– Ты же понимаешь, что через несколько дней тебе придется расстаться с ним. Он влюбился в призрака, а останется с телом Пенни, которая ничего и не вспомнит. – Она издает короткий смешок. – Вот это будет весело! Он будет любить Пенни, не тебя.

В животе у меня начинает подниматься тошнотворное урчание.

– Он любит меня… а не это тело! – Но слова мои звучат слабо и неубедительно.

– Да неужели? – Она закатывает глаза, точь-в-точь как Джиджи. Мы невольно сохраняем манеры девушек, в тела которых вселяемся. Точно так же привычки Пенни стали моими, все ее воспоминания дремлют в моем разуме, ожидая, пока их вытащат наружу. Я играю роль Пенни Талбот, и играю хорошо.

– Я тебе все сказала. Попробуй только прикоснуться к Бо! Держись от него подальше, или я позабочусь, чтобы те парни, из города, получили возможность сделать именно то, чего они так хотели, – убить тебя.

Она снова смеется, но ее взгляд мрачнеет, пока она наблюдает, как я выхожу за дверь и пинком захлопываю ее за собой.

Хейзел быстро шагала по Оушен-авеню, осторожно сжимая в руках небольшой сверток. Она торопилась доставить заказ для миссис Кэмпбелл на Олдер-Хилл – бутылочку розовой воды с добавлением мирры.

Девушка в очередной раз опустила глаза на свою ношу, искусно завернутую в плотный пергамент, и вдруг врезалась в человека, стоявшего на тротуаре. Сверток выскользнул из ее пальцев и упал на булыжную мостовую. Аромат розы и мирры быстро растворился в сыром морском воздухе.

Оуэн Клемент опустился на колени, чтобы собрать осколки, и Хейзел сделала то же самое. Ее рука задела его руку, пальцы, мокрые от разлитых духов, соприкоснулись.

Хейзел, в отличие от сестер, всегда избегала излишнего проявления чувств в отношениях с мужчинами и потому оказалась не готова к вспышке страсти, охватившей ее при знакомстве с Оуэном Клементом, сыном первого смотрителя маяка с острова Люмьер. Он был французом, как и его отец, и слова с небольшим акцентом слетали с его губ, как легкий ветерок.

По ночам Хейзел переправлялась через бухту на остров. Они с Оуэном бросались друг другу в объятия и становились одним целым; а утром просыпались на чердаке над амбаром, где пахло сеном и их разгоряченными телами. Вечерами, при свете луны, влюбленные прогуливались вдоль единственного ряда молодых яблонь, которые отец Оуэна посадил на острове той весной. Деревья должны были начать плодоносить лишь через несколько лет, но свежий запах будущего урожая уже тогда чувствовался в воздухе.

Вместе они исследовали каменистые берега, ступая по мелководью, и волны ласкали их босые ноги. Мечтали, как вдвоем уедут далеко на юг – может быть, доберутся до Калифорнии – и начнут новую жизнь. Бросали в воду плоские камешки и загадывали желания – иногда невыполнимые.

Но отец Оуэна с подозрением относился к сестрам Свон, которые, по слухам, были ведьмами-искусительницами, заманивающими юношей в свои постели просто для развлечения. И когда однажды утром он заглянул на чердак и обнаружил своего сына и Хейзел в объятиях друг друга, то поклялся, что они никогда больше не увидятся.

Именно отец Оуэна организовал суд над тремя сестрами. Именно он привязал камни к их ногам и столкнул в море. Именно отец Оуэна был виновен в их смерти.

И год за годом, лето за летом, Хейзел неудержимо тянуло на остров Люмьер, где все напоминало о любимом, с которым она строила планы на будущее и которого потеряла два столетия назад.

Когда я возвращаюсь, Бо еще спит.

Небо потемнело, и на остров снова хлынул дождь.

Я смотрю на Бо. С каждым вдохом его грудь приподнимается; губы слегка шевелятся. Если бы я могла сказать ему правду, не разрушив все вокруг… Не уничтожив этим его самого. Ведь он принимает меня за другую. Когда он смотрит на меня, то видит Пенни Талбот, а не Хейзел Свон. Я хранила эту ложь, как будто она была правдой; притворялась, что это тело действительно может быть моим и что мне не придется возвращаться в море в конце июня, если я достаточно сильно в это поверю. Надеялась, что расцветающее в моей груди чувство спасет меня, что под взглядом Бо я стану живой и настоящей. Что больше не будет той девушки, что утонула двести лет назад.

Но в моих ушах до сих пор звучит смех Джиджи. «Такие уж мы есть, сестры Свон!» Мы убийцы. Мы будем мстить и никогда не насытимся. И нам с Бо не суждено быть вместе. Я заперта в чужом теле. Я повторяю один и тот же бесконечный цикл лето за летом. Я – это не я.

Я уже с трудом понимаю, кто я такая.

Подхожу к белому комоду у дальней стены, провожу пальцем по его поверхности. На ней расставлена коллекция предметов, фрагменты чьей-то истории: флакон духов с ароматом ванили, когда-то принадлежавший маме Пенни; россыпь камешков и ракушек на блюдце; любимые книги Пенни – Джон Стейнбек, Герман Мелвилл, Нил Гейман. Ее беззащитное прошлое лежит на виду, его так легко присвоить. Я могу сделать эти вещи своими. Я могу сделать ее жизнь своей. Присвоить этот дом и эту спальню – все, включая парня, который спит сейчас в ее постели.

В углу зеркала прицеплена фотография. Женщина плавает в чане с водой, фальшивый русалочий хвост закреплен на талии и скрывает ноги. Вокруг толпятся мужчины, рассматривают ее. Женщина невозмутима. Она подделка, мистификация для приманки зрителей в бродячий цирк.

Я тоже мистификация. Но когда цирк закрывается на ночь, когда гасят огни и выливают воду из чана, я не снимаю свой искусно сшитый русалочий хвост. У меня не будет нормальной жизни после представления. Я всегда буду кем-то другим.