Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Результаты трудов я отдавала Звонке, — она снова раскладывала их по дивану. Смотрела. Что-то прикидывала.

Потом все повторялось: я получала новые детали для сшивания, и машинка начинала стрекотать.

Да, скучать со Звонкой точно не придется. Девушка попалась хозяйственная.

Прошел день, другой, и я поняла, что жизнь вошла в некую устойчивую колею. Школа, избушка, печку затопить, еды сварить. Убраться. Уроки. Поработать швеей-мотористкой у юного модельера Звениславы Ясной. Почитать модельеру на ночь «Хоббита». Проследить, чтобы съела половинку яблока.

Одно дело цеплялось за другое, на улице шел снег, избушка моя стала похожа на гриб с белой шляпкой.

Дни съеживались, ночи — наоборот, становились все необъятнее. Темнота неохотно отступала утром и снова появлялась, едва день переваливал на вторую свою половину.

Для начала мы сшили мне праздничное платье — и праздничное платье Звонке. Потому что какой смысл делать из тети-Нелиных тряпочек повседневные вещи? Хлипкая ткань не выдержит. А один раз блеснуть — это вполне по силам. Звонка осталась довольная результатом, особенно ей, по-моему, понравилось, что оба платья похожи: она их составила из частей одних и тех же нарядов. Потом уже Звонка начала придумывать платья из тех кусков, что остались. А я поняла, что когда мы дочитаем «Хоббита», то начнем читать сказку «Лоскутик и облако».

Не за горами были выходные, и надо бы Звонку помыть, ведь раньше строго по субботам все мылись. Я где-то читала. Но топить баню в огороде… Неохота. И страшно. Наверное, проще в тазу ее искупать. Поливать сверху ковшиком теплой водой. Но сначала волосы — я уже приноровилась голову в кухонной раковине мыть, Звениславины косы тоже так можно выстирать. Не горячий источник, конечно, но чем богаты. Шампунь пока есть.

Для двух готовых платьев я нашла плечики, мы повесили их около стеллажа. Звонка, когда проходила мимо, бросала радостный взгляд на свои творения и рычала:

— Кр-р-расота!

По мне, так лучше бы она оборачиваться поучилась. Но Звонка не хотела.

В школе все шло ни шатко, ни валко.

Прозрачная крепостная стена вокруг меня не исчезала. За этой стеной было так спокойно…

Но все-таки шепот за моей спиной тихонько шелестел. Анжелика, видимо, постаралась.

Обращать на это внимание не было никаких сил — я и без того считала минуты до конца уроков, чтобы как можно скорее попасть домой, убедиться, что со Звонкой все в порядке.

Как-то незаметно настала суббота.

Когда я вернулась из школы, мы устроили банный день. Вымыли Звонке голову, а потом и все остальное. Заодно и пол отдраили потом на кухне, там после помывки можно было плавать.

Как я ни терла ее кудри полотенцем, они быстро сохнуть не хотели. Завились колечками, спиральками — а на ощупь оставались влажными. Велела ей далеко от печки не уходить, пока не просохнут окончательно.

Звонка принялась скакать по дивану, то есть по витрине нашего ателье.

Слово за слово — и разгорелся отчаянный спор, какой воротничок подойдет к новому сногсшибательному наряду, который мы вчера начали: от старой рубашки или от последнего еще нетронутого платья из клетчатой сумки.

Раскладывали по спинке дивана и так, и так. Рубашкой сверху, сбоку и снизу. Прийти к согласию не удавалось.

Шторы были плотно задернуты.

И вдруг я услышала стук в окно. Не в то, которое на улицу, а в то, которое во двор.

Мы со Звонкой замерли, как две испуганные мышки.

— Прячься! — шепнула я.

Звонка исчезла с дивана, забилась в убежище под кроватью.

Стук повторился — нетерпеливый, требовательный, злой какой-то. Неотчетно вызывающий ответный прилив злости.

Дернув простыню-занавеску, чтобы закрыть лежанку, я побежала к двери и — как была в тапочках — выскочила наружу, лишь накинула на ходу куртку.

На нижних ступеньках крыльца стоял Анжеликин Димон.

Вот уж кого не хватало!

Я замерла на самом верху, у входа на верандочку.

— Приветик! — радушно поздоровался Димон.

Был он какой-то нервный.

Непонятно, как он попал сюда — калитка-то закрыта. Похоже, перелез через забор.

— Здравствуй…

Я стояла и смотрела на него.

Димон, похоже, сообразил, что я не собираюсь двигаться с места.

Спросил, криво ухмыльнувшись:

— В дом-то пустишь?

Ему не было места в моем доме. Там Звонка, он ее перепугает до полусмерти. Да и вообще, даже без Звонки, там ему делать нечего. Это не его дом, тут ему не рады.

Я покачала головой.

— Нет.

— Я серьезно! — возмутился Димон. — Холодно, блин.

— У меня уборка, извини.

— Алиса, брось ломаться. Он не вернется.

— Почему?

— Такие как он, к таким как ты, не возвращаются. Пусти меня.

— У меня уборка, извини.

Димон было двинулся вперед — и остановился.

Я его не пущу. Там Звонка. У нее волосы до сих пор влажные, а она под кроватью сидит, там холодно.

— Алиса, ты пожалеешь! — сорвался и перешел к угрозам Димон. — Ты еще прибежишь ко мне, а поздно будет! Вот увидишь. Я тебе помочь хотел, от чистого сердца. А ты!

— Анжелике помоги, — посоветовала я равнодушно.

Димон дернулся, развернулся резко — и пошел к забору. Перелазил он довольно неуклюже.

Я вернулась в дом, закрыла дверь на крючок.

Поняла, что зубы у меня стучат: не то от холода, не то еще от чего.

Сволочь какая! Сначала, значит, надо оскорбить, унизить, а потом покровительственно по ушку потрепать, как дворняжку приблудную. Дескать, я — твой принц, чего ломаешься. Деваться тебе все равно некуда, кому ты такая нужна. Анжелике своей сказки рассказывай, нашел дурочку! Никогда нельзя верить тому, кто сначала тебя с грязью смешает, потом скажет, что выхода у тебя нет, а потом свою склизкую лапу предложит от чистого сердца. Оно такое же чистое, как я — белокурая!

— Алиса, ты чего? — выбралась из укрытия Звонка.

Я была в такой ярости, что, не подумав, ляпнула:

— Да ничего. Ухажер тут один повадился, в дом норовил просочиться. Чуть в ледышку не превратилась, пока его не прогнала. Эх, умела бы ты оборачиваться, я бы так не боялась!

А слово-то не воробей, вылетит — и не поймаешь…

Глаза у Звонки стали виноватыми-виноватыми.

Что я наделала!!! Калеку обвинила, что та не может здоровой быть. Осталось ее только куском хлеба попрекнуть, чтобы уж совсем наверняка добить. Глупая голова, несдержанный язык!

Кинулась к Звонке, затормошила:

— Да ерунда все, он ушел, давай срочно чай ставить!

— Давай, — вежливо сказала Звонка.

Она на глазах словно пятилась от меня, уползала в свою раковинку, замыкалась на все замочки.

Ярость на дурака Димона была крохотной каплей по сравнению с тем океаном ужаса, что обрушился на меня.

Что же делать? Сейчас от нее даже хвостика не останется, она, как колобок, укатится в свое укрытие и оцепенеет там. И эту ледяную корку не процарапаешь, не проколупаешь.