Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Рыщут в поле Гзак с Кончаком, следы ищут, а дятлы Игорю стуком путь к реке показывают, соловьи веселыми песнями рассвет оповещают. Ушел князь Игорь от преследователей.

— Молвит тогда Гзак Кончаку: «Ежели сокол к гнезду летит, соколенка его расстреляем злачеными стрелами». Отвечает Кончак Гзаку: «Ежели сокол к гнезду летит, опутаем-ка его соколенка красной девицей». И говорит Гзак Кончаку: «Если опутаем мы его красной девицей, то не будет нам ни соколика, ни красной девицы, и начнут нас птицы-соколы, князья русские, бить в Поле Половецком».

Мне и словечка вставить не удавалось, да и вроде бы не о чем пока было спрашивать.

— Изрек некогда Боян, переходя к старым дедовым временам Ярославовым, о которых он пел, песнотворец Святославов, призывая кагана Олега, Олега Святославлича, внука Ярославова, домой с чужбины, желая видеть его на родной земле: «Тяжко тебе, голова, без родных плечей, зло тебе, тело, без головы!» Так было тогда, в те времена, так и сейчас Русской Земле — без Игоря.

— Солнце сияет с небес — князь Игорь в Русской Земле. Поют от счастья девицы на Дунае, вьются их звонкие голоса аж через море до Киева. Игорь едет по Боричеву взвозу к святой борогодице Пирогощей. И едет он туда не просто так.

— Я знаю, знаю, мне надо спросить, почему к Пирогощей? — обрадовалась я.

— Спроси! — попросил Ярослав. — Пожалуйста, спроси!

— Почему Игорь едет ко святой Богородице Пирогощей? Есть другие богородицы? А что такое Боричев взвоз?

— Начнем с конца. Боричев взвоз теперь называют Андреевским спуском, — улыбнулся Ярослав. — Это одна из самых древних дорог Киева. Помнишь златоверхий терем в Киеве на горах из мутного сна Святослава?

— Ага. Так, в общих чертах.

— Вот Андреевский спуск, крутой, каменистый, и ведет как раз с этих гор, от княжеского города вниз, к Подолу. Наверху Святая София всеми своими золотыми куполами сияет, однако же Игорь едет к Пирогощей, обходит Святую Софию стороной. Почему так? Интересно?

— Интересно, — подтвердила я. — Он что, мог еще в другие церкви заехать?

— Сколько угодно. Святая София — главный храм на Руси. Божью Премудрость он миновал.

Десятинная церковь Святой Богородицы — самая старая каменная церковь Киева, он и ее проехал.

Кроме Десятинной и Пирогощей есть еще храм Богородицы Влахернской. Там он не показался.

Мы не видим ни пышного приема у великого князя Святослава, ни торжественного въезда на киевские горы.

И это в то время, когда страны рады, грады веселы, а девицы поют так заливисто, аж через море слышно.

А вот к Пирогощей князь Игорь едет прямиком из златоверхого великокняжеского терема, спускается по крутому Боричеву.

Едет в ту самую церковь на торгу, где собираются и киевские купцы, и простой люд. Ему надо было там показаться. Понимаешь, почему?

— Не совсем, — честно сказала я.

— Как только Игорь появится в церкви Богородицы Пирогощей, там, где купцы, там, где люд киевский, когда все его увидят собственными глазами, убедятся, что он бежал, что он в Русской Земле, живой и невредимый, здесь, у Пирогощей святым иконам поклоны бьет, как ни в чем не бывало, — вот тогда цены на пленников, на тех, кто остался у половцев, сразу упадут.

И пленники начнут возвращаться из полона, потому что половцы ведь отказывались их продавать, пока неподъемный выкуп за Игоря не дадут.

Кто посредник в Поле между русскими и половцами?

Купцы.

Где они собираются?

У Пирогощей.

Игорь как был одним из лучших полководцев Руси, так им и остался.

И едет туда, куда надо ехать в первую очередь. Святославличи своих не бросают.

За Игоря требовали тогда две тысячи серебряных гривен, за Всеволода — тысячу. А как освободился Игорь, за Всеволода стали уже не тысячу, а двести гривен просить или двести пленных половцев. В пять раз разница, такой выкуп можно поднять. На пленных его и обменяли.

Вернулся из Поля и Владимир Игоревич, с Кончаковной и народившимся сыном. А молодую жену его князь Игорь потом шутя Свободой называл.

— Правда? — не поверила я. Свобода Кончаковна — круто!

— Правда. Ты думаешь, наши шутить не умеют?

— Я такого не думаю! — отперлась, на всякий случай, я. — Свобода — так Свобода.

— Вот мы и подошли к окончанию, — стал серьезным Ярослав.

— Прежде старых князей славили, пришло время молодым князьям славу петь: «Слава Игорю Святославличу, Буй Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу! Да здравствуют князья и дружина, бившиеся за христиан с полчищами язычников. Князьям слава, дружине слава! Воистину так».

— Но ведь дружина полегла… — робко сказала я.

— И что? Славят и живых, и мертвых по славным их делам. Звенела слава в Киеве — а теперь по всей Земле Русской звенит. Истинная слава, «Словом» поведанная.

— Так кто же написал «Слово о полку Игореве»? — заныла я.

— А это не ваше дело, дорогие потомки, — твердо сказал Ярослав. — Прочти внимательно — и сама поймешь. А я ничего не скажу. Автор «Слова» потому и жив до сих пор — в моем времени — что мы, Святославличи, молчать умеем.

«А поцелуи?» — вертелось у меня на языке. Но как при Звонке спросишь? Она тут же под боком, чутко слушает наш разговор.

Даже не верится, что мы «Слово» прочитали. Я думала, нам всей зимы не хватит…