Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

Но при Олеге — это, Алиса, не из-за Олега!

Кто виноват?

Тот, кто свои права попытался отстоять, или те, кто чужими руками себе путь к власти расчищали?

Почему бог был не на стороне правды, а на стороне силы и лжи?

Почему ваши этого в упор не видят? Потому что им так удобнее?!

— Почему сразу «в упор»… — стала подыскать слова я в защиту наших. — Наверное, далеко не все наши…

У Ярослава дернулась губа. Он развернул и сунул мне под нос хрестоматию, ткнув в сноску за номером три.

Там было написано:

«Олегъ Святославлич — дед Игоря, князь черниговский и тмутараканский, отличался безудержностью в развязывании феодальных войн и распрей между князьями».

— А черниговцы, между прочим, заперлись, Олега ожидая, не желая Мономаха снова впускать; а Олег, между прочим, когда из Царьграда вернулся, не велел порешить Давида Игоревича и Володаря Ростиславлича, которые Тьмуторокань захватили, с миром их отпустил.

А будь на его месте другие, очень скоро этих князей бы чья-то невидимая рука укокошила, разумеется, хазарская или половецкая.

Когда Ярополк, сын Изяслава, на Всеволода восстал — ведь Всеволод ничьих прав соблюдать и не собирался — то сразу узнал, что его Мономах его жену и мать полонил и в Киев к отцу под стражей отправил.

Дернись только, приди с ляхами — и твоей семье конец.

Ведь Всеволод и Владимир, сын его, люди мирные, только о согласии между братии и думают. Пришлось мириться.

Не успели мир толком заключить, не успел Ярополк к Звенигороду своему отъехать, как неизвестный тать из его же свиты зарезал князя прямо на телеге. Он, может быть, и выжил бы, но свита — его на коня и ко граду Владимиру.

И этой дороги раненый князь, удивительное дело, не пережил.

Тело остывшее повезли в Киев, где эти же благородные люди из свиты зарезанного Ярополка и рассказали, что убийца прямиком в Перемышль к Рюрику подался: он, наверное, им полный отчет перед своим злодеянием сделал, чтобы они ничего не перепутали.

Выиграли, опять же, почему-то Всеволод с Владимиром, а не Рюрик: меньше стало Святославличей, меньше Изяславличей, еще одного можно с честью и великим почетом в Киеве похоронить.

Но Ярополк-то знал, с кем дело имеет, прилюдно молился запомнившейся многим молитвой: просил у бога такой же смерти, какая дана была Борису и Глебу:

«… ї даи же ми смр҃ть таку ѩкоже вдалъ еси брату моему Борису и Глѣбови. ѿ чюжюю роуку. да ѡмъıю грѣхи всѧ своею кровью…»

От чужой руки и умер.

Как Борис и Глеб.

Ярослав дернул обратно хрестоматию.

— Вышел младший, храбрый князь Борис за обиду Ольгову на Нежатину Ниву — и пал. А сейчас на реке Каяле бьется отчаянно младший князь Всеволод за бесчестную обиду старшего своего брата Игоря. Как тогда.

— То было в те рати, и в те походы, а о такой, как эта рать — и не слышано! С утра до вечера, с вечера до рассвета летят стрелы каленые, трещат копья харалужные во поле незнаемом среди Земли Половецкой. Черная земля под копытами костями была посеяна, а кровью полита, тугою взошла по Русской Земле.

— Туга — это что?

— Это туга. Туго стало Земле Русской. Понятно так? Туга — она и есть туга.

— Беда, в общем?

— Можно сказать и так.

— Что мне шумит, что мне звенит давече рано перед зорями? Игорь полки заворачивает, ибо жаль ему милого брата Всеволода. Спроси меня, какие полки! — потребовал категорически Ярослав.

— Какие полки заворачивает Игорь?

— Черниговские, Ярославом данные! Два дня они бились в полном окружении, от воды отрезанные.

А на третий день, в воскресенье, ковуи Ольстина Олексича побежали.

А Игоря в первый же день ранили в руку. Он когда увидел, что ковуи бегут, на коня — и за ними, чтобы вернуть. Без шлема поскакал.

Но черниговские так дернули — не угнаться. Он, видя, что дело безнадежное, к своим полкам — а половцы его тут и взяли.

Всеволод пытался к нему пробиться — безуспешно…

Бились день, бились другой. На третий день к полудню пали стяги Игоревы.

Тут братья разлучились на берегу быстрой Каялы.

Тут пир довели до конца храбрые русичи, кровавым вином сватов допьяна напоили, а сами полегли за Землю Русскую…

А теперь вспомни, что эти твари во Суздальской летописи по трехдневную пьянку Ольговичей написали! Славный пир, кровавый, вышел. Им бы, воронам, на таком попировать!

— Никнет трава от жалости, а древо с тугою к земле преклонилось. Невеселые времена, братия, настали. Пустыня силу прикрыла. Встала обида над погибшими русскими людьми, вступила девою на землю Трояню. Всплескала лебедиными крылами на синем море у Дона, прогнала жирные времена. «С тугою» — тебе понятно?

— Вроде бы да, — осторожно сказала я. — Склонилось от печали. Ты лучше про пустыню расскажи. Там же степь, а не пустыня?

— Полки полегли, теперь там, на поле боя, пусто, пустыня павших прикрыла.

— Жирные времена — понятно, но как-то странно.

— Жир — это, вообще-то, достаток, богатство. Если по-вашему, то сконцентрированная энергия.