Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

— Ну, ты сравнила! — хмыкнул папа. — Нижний — старый поселок, тогда люди и место для себя выбирали сами, чтобы все нужное для жизни было под рукой, климат был хороший и все такое. А здесь поставили проектировщики карандашом крестик на карте — будет новый город — и город появился. Жить-то в нем предстояло совсем не тем людям, что его задумали, так что на всякие мелочи внимания никто особо не обращал.

Пока мы говорили, маршрутный автобус подъехал к вокзалу, похожему на парус, и остановилась на привокзальной площади. И я увидела нормальную улицу, ведущую в центр, и немного примирилась с новым городом.

— Насколько я помню, — сказал папа, когда мы выбрались из автобуса, — вся жизнь здесь сосредоточена вокруг торгового комплекса. Так что нам туда.

И мы пошли по Ленинградскому проспекту, который меня так порадовал. Здесь были и клумбы, и скамеечки. И фасады домов смотрели на тротуары. Но все-таки чувствовалось, что это север, все по-другому.

До комплекса ходу оказалось минуты четыре, ну пять. Стая голубей важно разгуливала перед зданием.

— Подушки — здесь! — уверенно сообщил папа.

— А я есть хочу, не доживу до тетиного пирога, — грустно сказала я.

И мы пошли в кафе. Наелись там бурятских поз (таких штук, похожих на большие пельмени, которые готовят в пароварке) и сразу же почувствовали прилив сил.

Обнаружили поблизости почту, зашли в почтовое отделение и папа, выяснив, как же правильно нужно писать письма из-за границы, купил внушительную пачку конвертов. Пока он был занят, я развлекалась тем, что разглядывала обложки журналов, расставленные на полках, ручки и тетрадки.

Потом мы нашли салон мобильной связи и у меня появилась местная симка. Разыскали банк с нужным банкоматом. Папа опробовал карту, которую он намеревался мне оставить. Прошлись по продовольственному рыночку, купили омуля всех видов папе в дорогу.

А потом уже зашли в сам торговый комплекс за одеялом и подушкой.

Там было все — я несколько ошалела от количества ларьков и магазинчиков на таком небольшом пространстве.

Разглядывая витрины, мы медленно двинулись мимо цветочных и аптечных прилавков на поиски магазина подушек.

Мимо меня прошел высокий парень, и я поняла, что значит выражение «одет как с картинки». Эту картинку я видела совсем недавно, на обложке журнала, который продавался на почте. И вот, пожалуйста, ровно такой же прикид на живом человеке, вот это да! Зрелище было необычным, парень очень выделялся из толпы, поэтому я обернулась и смотрела ему вслед, гадая, такой ли он эффектный спереди, как сзади, пока он не исчез в дверях.

— Лисеныш, нам на второй этаж! — обрадовал меня папа, наведший справки в сувенирной лавочке.

Обзаведение хозяйством началось. Мы купили постельных принадлежностей, запакованных в прозрачные сумки с прочными ручками и, обрадованные, что все купленное удобно нести, поспешили на маршрутку в Нижний (которая отходила от вокзала каждые полчаса). Теперь у меня были ярко-зеленые простыни и пододеяльники в оранжевый и розовый цветочек. И подушка, вся в египетских фараонах. И стеганое синтепоновое одеяло тигриной расцветки.

— Яркое — оно не маркое! — напутствовала нас продавщица. — Все должно быть веселенькое, тогда и жизнь веселей.

Видимо, это был лозунг заведения — однотонного там просто не было.

— До прихода контейнера тебе все равно нужно на чем-то спать, — заметил папа, неся тигриное одеяло. — Пусть даже на фараонах, охотящихся в камышах.

Мне, в общем-то, все наши покупки понравились, просто мама люто ненавидела слово «веселенькое», вряд ли она одобрила бы такую пеструю красоту.

Рыбный пирог у тети Нели получился роскошный. То, что он уже испечен и вынут из духовки, становилось ясно за несколько домов, такой дивный аромат веял по улице. И пирог пришелся весьма кстати, мы сильно проголодались.

Это был прощальный ужин на застекленной веранде. Даже тетя была на удивление тиха и немногословна, лишь подкладывала и подкладывала папе лучшие кусочки, словно пытаясь накормить его на всю дорогу вперед. И чай в этот раз она заварила крепкий. Такой, какой нужно.

Было уже темно, светились окна в домах. Дядя Гриша, опустошив чашку, пошел заводить машину. В багажнике уже лежали и папина сумка, и моя новая постель.

Когда мы вышли на крыльцо, я почувствовала, что к вечеру серьезно похолодало. И вроде бы день был совсем летним, а вот поди ж ты. В машине пахло копченой рыбой.

Анжелика осталась сторожить дом, тетя Неля села на переднее сидение «жигуля», мы с папой — на заднее. Я бездумно смотрела в окно на мелькающие дома, на кусты, на воду, на кусты, на воду… Думать о чем-нибудь сил не было. Просто сейчас папа — вот он, его можно коснуться, а через час он уедет, его не будет рядом. Так надо. Но сейчас его можно потрогать, вот теплая рука, вот куртка. Он здесь. Пока еще он здесь. Со мной. И я не одна.

Дядя Гриша ехал быстрее, чем маршрутка. Лихо завернул у вокзала, остановил «жигуль» на площади.

— Посидим, подождем поезда, — заглушил он мотор. — Да и сразу на перрон выйдем, вон проход.

— Андрюш, может тебе водички купить? — жалобно спросила тетя Неля. — Вдруг жарко ночью будет, пить захочется?

— Это на Дабане-то? — пробурчал дядя Гриша. — Хорошо, если снега не будет. Они там еще побегают, попросят у проводниц вторых одеял.

— Все равно возьму, — уперлась тетя Неля и выскочила из машины. Цокая каблучками, побежала к привокзальному киоску.

Пока она ходила, народ повалил на перрон: садиться в вагоны. Вышли и мы. Дядя Гриша вынул папину сумку из багажника.

Перрон был освещен, да и стеклянный вокзал-парус светился изнутри. А кругом были темные сопки, и где-то за путями вздыхал невидимый Байкал. Асфальт за день нагрелся и теперь отдавал тепло, но ночной холодный ветер студил плечи и голову. Пахло мазутом, как всегда пахнут железные дороги.

Нас догнала тетя Неля. Судорожно попыталась помочь дяде Грише нести папину сумку, перехватить одну лямку.

Тот не дал — чего смеяться-то, она и так пустая.

Проводницы в форме проверяли билеты и паспорта. Люди заходили в вагон. Папа не торопился, стоял с нами на перроне.

Громко объявили, что поезд через пять минут тронется — папа шагнул к тете и дяде. Забрал сумку и попрощался, тетя Неля повисла на нем, словно в последний раз его видела. Пришлось папе даже сумку наземь опустить.

— Лисеныш, держи нос выше! — шепнул мне он и чмокнул в макушку. — В Африке тепло. Из вагона эсэмэску кину.

Он подхватил сумку и вошел в вагон. Сразу же за ним проводница опустила железную площадку, перекрывающую вход.

Поезд тронулся, сначала медленно-медленно, потом быстрее.

Я стояла в папиной летной кожаной куртке — он накинул мне ее на плечи, перед тем, как сесть в поезд. В Африке, видите ли, тепло… Куртка пахла папой, она была родная. И плечи больше не зябли в ночной стылости.