Юлия Галанина - Княженика. Книга 1. Золото

И денег на карте совсем мало…

Если покупать не хлеб, а муку и печь лепешки, тогда никто не сможет посчитать, одна я их ем или в компании.

Картошка у меня есть, морковка. Рыба, спасибо дядя Грише. И еще будет.

О! Сало. Мировое сало с укропом.

Детям нужно молоко.

И каша. И яблоки.

Если брать четыре яблока на неделю — это почти килограмм. Резать их напополам, половинка на один день, половинка на следующий. Звонке по пол-яблока на всю неделю хватит. И мне последняя половинка — на воскресенье. Нормально. Яйца тоже хорошая еда. Можно оладьи делать, кормить Звонку оладьями с вареньем.

О! Можно сахар растапливать на чугунной сковородке, добавлять капельку варенья — получатся леденцы. Выливаешь потом на какую-нибудь бумажку, оно застывает, как стекло становится. Только бумажка к языку противно прилипает, надо ждать, пока намокнет и отлипнет.

Главное, чтобы Звонка не заболела. Тогда — точно кранты.

Надо что-то придумать с одеждой. Надо что-то придумать… Но уже не сегодня, глаза закрываются.

Наверное, надо бы было горестно сказать, что измученная думами, я так и заснула за кухонным столом.

Но ведь это неправда!

Я не сумасшедшая, за кухонным столом спать, когда у меня лежанка за печкой есть. Да и диван тоже. В избушке по полу холод гуляет, между прочим, не особо-то за столом поспишь.

Поэтому я проверила будильник — завтра в школу — и забралась на нары.

Звонка доверчиво прижалась ко мне, схватила мою руку горячей ладошкой. Сказала сквозь сон:

— Он вернется…

Я опустила голову на подушку, уткнулась лицом в куртку Ярослава, вдохнула горький лайм и морскую свежесть — и отключилась.

Утром звон будильника начал исступленно сверлить мне мозги. Голова от подушки не отрывалась.

Еле сползла с лежанки.

Потрогала спящую Звонку — та полуоткрыла мутные глазенки.

— Звенислава! Мне надо в школу. Я вернусь к обеду. Ты не бойся, ладно? Я тебя закрою. Тебя никто не должен видеть, поняла?

Звонка кивнула, глаза у нее снова осоловели.

Ничего сделать я сейчас все равно не могла — задернув простыню, замаскировала наш спальный отсек. Быстро выпила чаю с бутербродом. Умылась-расчесалась, зубы почистила. Навесила замок на дверь, ключ спрятала в рюкзак и пошла в школу.

Плохие новости быстро разлетаются. Все было так же, как всегда, но я сразу почувствовала, что имел в виду Ярослав, когда говорил о незримой печати, поставленной навьями на отдавшего им душу и его жертвам.

От тебя начинает тянуть бедой, и люди неосознанно сторонятся.

А ведь еще предстояло самое сложное: сообщить Ольге Ивановне, как классному руководителю, что Ясные срочно уехали по важному делу и когда вернутся — неизвестно.

В общем, чего-нибудь наврать…

Кажется, я справилась.

Кажется, Ольга Ивановна даже поверила.

Лишь посмотрела как-то непонятно.

Ну а что делать, если мой мир опять взорвался, рассыпался на мелкие осколки?

После школы я позвонила в мамину клинику. Все без изменений.

Что же, сейчас это — хорошо.

Папа, конечно же, был недоступен.

И это тоже хорошо.

Потому что все как обычно.

Купила пакет гречки — сварить Звонке кашу. Купила ей же зубную щетку. И поехала в Душкачан.

Открыла замок, рванула дверь, вошла. Крикнула:

— Звонка, я дома!

Тишина.

Никто не отозвался.

У меня сердце оборвалось, ухнуло куда-то в пятку.

Кинулась за печку: ни туфлей, ни колгот, ни розового платья. Только мятые газетные комочки на полу валяются.

Пробежала прямо в обуви к лежанке — пусто. Руки затряслись.

Неужели до Звонки добрались? Где она? У Мстислава или в детдоме? Почему замок нетронут? Или тронут, а я, дура, не поняла?!

Что делать, что теперь делать?

Начинать звонить?

Куда?

Если это Мстислав Лютый — звонить бесполезно.

Если обнаружили службы соцзащиты — нет, тогда бы тут уже сидела какая-нибудь делегация возмущенных до глубины души педагогов.

Значит, Лютый…

Добрался-таки. И дядя Гриша все оружие подчистую выгреб, спасибо, хоть нож кухонный оставил. Топор есть в сарае. Очень это мне поможет, ага.

Окружающий мир и так-то сегодня не радовал, а тут вообще выцвел, потускнел.

Навалилась усталость, жить расхотелось. Все без толку. Все или умерли, или умрут. И какая разница, когда? Ярослав погнался за Мстиславом без доспеха, с наспех схваченным оружием… Какие у него шансы против вооруженного до зубов врага? Никаких… Звонку выкрали — и, значит, добились своего. Чужие мертвые могут торжествовать. Скоро снег покроет все вокруг, никто и не вспомнит, что тут жило одно семейство. Никто, кроме меня… Но переживу ли я эту зиму?

Я кое-как скинула ботинки, с трудом нагнувшись, подобрала валяющий у порога рюкзак. Вынула оттуда гречку — пакет весил полцентнера, не меньше.

Что мне теперь делать?

Зачем мне эта гречка?

Зачем вообще все? Еда, дом, школа?

Поехать к дяде с тетей? Для чего? Не хочу сейчас никого видеть! Не хочу людей. Все пропало, все кончено.

Выскочила на улицу. Следов от крыльца вроде бы не видно. Но ведь Мстислав тоже оборотень, как все Рюриковичи. Но не может же похищение совсем без следов быть! Замерзла быстро, вернулась.

Надо что-то накинуть, хоть телогрейку дяди-Гришину. Топор из сарая принести. Пусть дома стоит.

Телогрейки не было! Ничего не понимаю.

Я села на табурет посреди кухни. Вчерашний вечер я как-то пережила, но сегодня, похоже, все-таки сойду с ума.

Надо успокоиться. Просто посидеть. Чтобы перестало звенеть в ушах и сердце вернулось на место.

Понемногу вокруг меня воцарилась тишина. И в этой тишине я услышала какое-то странное, слабое поскуливание. Не может быть!

Я кинулась к подполью, подняла крышку.

На дне, прямо на земле, съежившись, лежала завернутая в дяди-Гришину телогрейку Звонка — в праздничном наряде — и тихо плакала во сне.

Я сползла вниз, села рядом. Над головой светлело квадратное отверстие. Вот так, наверное, разрыв сердца и получают… Спящая Звонка цепко держала в лапках свой заветный калейдоскоп.

— Звенислава, ты что же творишь-то? Я чуть от страха не умерла, — жалобно спросила я, тормоша ее.

Звонка проснулась, мигом выпуталась из телогрейки, вцепилась в меня.

— Я спр-р-ряталась. Кто-то стучал в твое окно. Дер-р-ргал замок на двер-р-ри. Я испугалась.

— Все хорошо, — гладила я встрепанную голову. — Все замечательно. А почему братову куртку не взяла? Телогрейка куревом пахнет — и ты теперь тоже.

— Она на кр-р-ровати осталась. А эта висела у двери.

— Какое счастье, что ты здесь. Пойдем, нам надо чайник ставить, обед готовить. Столько дел у нас с тобой. Любишь гречневую кашу?