Игорь Маранин - Специалист по исполнению желаний [СИ]

— Все равно не понимаю, — глядя на довольную физиономию коллеги, заявил я. — Последнее желание-то причём тут?

— Ну и тупишь ты сегодня, Горыч. Как будто не спал всю ночь. Если бакенщика не казнят, то и последнее желание ему не положено! Понятно?! Ну что, едем в Гарибу?

— Едем, — согласился я. — Мне там Привидение забрать нужно…

— Как? — удивился Абатыч. — Ещё одно?

А несколько дней спустя мы провожали бакенщика в ссылку. Конвой терпеливо дожидался в стороне, пока он грузил на служебный ковёр-самолёт разрешённые личные вещи. На краешке ковра сидела Маша.

— Я договорилась, что мы задержимся на день в Головлянке, — рассказывала мне она. — Я же тебе говорила, что в нашу деревню на бега знакомые людоеды заглядывают? Ну вот… Попрошу их взять нас к себе в деревню. Думаю, не обидят. Они меня очень уважают…

Я кивнул головой: вон оно как повернулось-то с этой высылкой, глядишь, всё еще будет хорошо. Повезло нашему бакенщику, однако. И вдруг до меня дошло.

— Нас? — переспросил я. — Ты сказала нас?

Маша смущённо опустила глаза.

— Он хороший, — улыбнулась она.

«Вкусовые качества человека Северного полушария оставляют желать лучшего. Он совершенно не годится для приготовления мясных салатов и макарон по-флотски и придает специфический привкус супам и иным первым блюдам. Кроме того, человек из Северного полушария требует тщательной очистки от великого множества одежд и амулетов, как то: часы, кольца, очки…»

Абзац был выделен красным фломастером, а книга лежала на моём рабочем столе.

Откуда она взялась?! Ничего не понимая, я обвел взглядом пустой кабинет и снова уставился в раскрытую книгу.

В этом году Император разрешил снегу падать в самом конце ноября, и на наше учреждение тут же обрушилась целая лавина заказов. Каждую зиму одно и то же! Как только начинает падать снег, люди будто с ума сходят. Всем срочно подавай джинов… тьфу ты, специалистов по исполнению желаний. И мы буквально с ног валимся от усталости. Однако мне повезло — по дороге из лесов Ражневы я замечательно выспался. Поэтому вошёл в офис бодрым шагом, мурлыкая подхваченную на каком-то полустанке тяжёлую форму песни-прилипалы. Дверь от кабинета была закрыта, а ключ, как обычно, болтался рядом на гвозде. Коварная штука эти ключи персональной видимости. Никто, кроме хозяев не то, что взять — увидеть его не может. Представляю, что будет, если его потерять…

Император Андрапест, рассказывают, долго не мог усмирить одну из мятежных провинций. Тогда он обнёс её взрывной стеной, повесил ядрёный замок на ворота и запер личным ключом. После чего ключ выбросил, а на следующий день помер. С тех пор о провинции ни слуху, ни духу. Взломать ни стены, ни ядрёный замок нельзя — все на воздух взлетят, а ключ найти невозможно — хозяин помер.

Дело о красных ёлках, над которым работал Альфи Штайн, поначалу представлялось сущим пустяком: подумаешь, один богатый оригинал хочет, чтобы ёлки на нынешний Новый год были с красной хвоей. Однако лешие неожиданно заупрямились, и Альфи пришлось отправиться в леса Ражневы. А мне вместе с ним. Тихие смешки и ехидные улыбочки коллег стали понятны уже в начале путешествия — в больших количествах всезнайка Штайн был просто невыносим. Через час моя голова напоминала забитый до отказа дорожный чемодан: история затонувшего водного ковра «Гигантик» перемешалась с рассказами о знаменитых нападениях на караваны допотопного времени, рекорды скорости ковров-самолётов соседствовали с лингвистическим анализом слова «Ражнева», а сверху всего этого были помещены данные о демографической ситуации в среде лесных леших. А уж когда Альфи начал рассуждать о генезисе Первого исхода кикимор из Империи, я понял, что пора его покинуть и прогуляться по ковру-каравану.

Зима — не лучшее время для путешествий. Настойка на лучах солнца, которую предлагают караванщики пассажирам, греет мало и недолго, плотные занавеси не спасают от ветра и снега, а спать приходится в специальных сундуках: тесных и неудобных. Оттого караваны зимой ходят полупустыми и через день. На одном ковре с нами путешествовала лишь старая семейная пара гномов да какой-то чиновник из Службы надзора за снесёнными памятниками. Такая же картина была и на других коврах каравана: на каждом пять-шесть пассажиров, не больше. Лишь на нижней палубе, где круглые сутки шипела жаровня, готовя вкусные маленькие колбаски, да гремел посудою юный поварёнок из карликов-носов, ни на минуту не смолкал людской гомон.

А вот смотровая площадка на самом верху была пуста. Ветрено, холодно, да и унылый пейзаж заснеженной степи в отличие от колбасок приедается быстро. В степи жили кочевые племена троллей — небольшие семейные кланы, малоцивилизованные, но мирные. Летом детишки троллей клянчили у дороги деньги, и богатые туристы бросали им мелкие монеты со своих палуб. Зимой кланы кочевали далеко на юг, и степь вымирала до новой весны.

Кутаясь в тёплый плащ, я поднялся на смотровую площадку и обнаружил там одиноко сидящую кикимору. Она зябко ёжилась под караванным одеялом, накинутым на плечи, держа в тонких руках чашечку с горячим настоем.

— В леса Ражневы? — спросил я, присаживаясь рядом.

Кикимора бросила на меня мимолетный взгляд и отвернулась.

— Если знаешь Каракеш, передавай ей привет от Горыча, — сказал я.

Молчаливость кикиморы меня не удивила. Они малообщительные существа, а уж с незнакомцами и вовсе предпочитают не связываться. Но имя известной сказительницы всё же произвело впечатление. Кикимора окинула меня внимательным взглядом и кивнула.

А потом мы молча сидели рядом и смотрели на бесконечный снежный океан вокруг. По нему плыли белые волны, поднимаемые ветром, и торчали голые мачты редких затонувших деревьев. В однообразии пейзажа оказалась своя прелесть — завораживающая и необъяснимая словами.

На следующее утро караван добрался до лесов Ражневы. На станции нас встречала группа леших, угрюмых и бородатых. На санях, запряжённых парой крупных оленей, мы отправились в Белый Яр, небольшой поселок, считавшийся неофициальной столицей этого огромного лесного края. Штайн передал официальную заявку на партию елей с красной хвоей, и вот тут-то дело и застопорилось. Лешии наотрез отказались менять цвет хвои. Они были уверены, что красная хвоя может появиться только на больных деревьях. И если «испортить» несколько, то в опасности окажется весь лес. Штайн горячился. Штайн сыпал цитатами из ботанических книг. Штайн призывал в свидетели светил науки. Штайн угрожал карами за неисполнение заявки от государственной конторы. Лешии мрачнели лицом, но твёрдо стояли на своём: красные ели — угроза лесу. Честно говоря, мне эта затея тоже не нравилась. Одно дело исполнять желания, а другое — капризы. К тому же, в отличие от своего спутника, лешим я доверял гораздо больше, чем учёным.