Анна Степанова - День середины лета [СИ]

Архаш молчал, не возражая и не поддакивая. Но спина его распрямлялась с каждым Огнезоровым словом, и, кажется, впервые со смерти Корага, в глазах светились прежние самодовольство да решимость.

Что ж, главное начать как можно раньше! Сплотить всех против нового врага будет непросто, но Гильдмастер верил в успех. Не зря же Судьба опять подбрасывает им столь неожиданных и нежданных союзников? Сначала Храм решил пойти на примирение с Гильдией, теперь один из чужаков окончательно перешел на их сторону. Да и внутренние проблемы… решаемы. Нынешняя попытка Амареша захватить власть слишком уж паникой да отчаяньем отдает! Могло бы и получиться, конечно, но ему не удалось опрокинуть Золотой Трон и Гильдию сразу, одним ударом. Армия теперь выжидает, чернь, во многом благодаря проповедям Гутора, волнения не торопится поднимать, а значит — восстанию лордов суждено потухнуть. Его, Огнезора, задача ускорить этот неизбежный исход так, чтобы к возвращению чужаков к имперским берегам и следа от раскола не осталось.

Непросто, но… решаемо.

В любом случае у Гильдмастера есть дней пять-шесть передышки — до прибытия в укромную гавань под столицей, до условленной встречи с его людьми.

До того, как все завертится в сумасшедшем, кровавом водовороте…

А пока…

Только волны, ветер, раздувающий паруса, соленая океанская жара — и ОНА, его девочка…

Его воскресшая из мертвых Снежинка…

В каютах ее не было — да и что ей там делать? Не в Илл'ыной беспокойной натуре так долго скрываться от мира! Значит…

Девушку Огнезор нашел на палубе. Она прильнула к борту, впиваясь завороженным взглядом в слепяще-бирюзовую рябь волн. Сегодня Илл'а позабыла проклятый жреческий балахон в каюте, отдав предпочтение длинной рубахе с потертыми штанами — и хвала дьяволам! Однако полуденное солнце жарило нещадно, даже привычным к нему морякам всерьез припекая головы, — и золотистая от прежнего загара Илл'ына кожа в широком выкате ворота уже наливалась опасной краснотой.

— Сгоришь ведь! — пожурил мужчина. Стащил платок с головы и осторожно накрыл ей плечи. — Бестолковая храмовая девочка… — его руки мягко сжались поверх ткани.

Почти объятие…

Илл'а напряглась, насторожилась, всего на миг, не веря его прикосновениям, — но тут же расслабилась. С улыбкой обернулась к нему, касаясь щеки щекою.

— Где ты пропадал? — спросила лукаво. — Завтрак мне пришлось разделить с Иланом, а он так хмур и надут сегодня, что становится страшно…

— Ну, я тоже пока еще зол… на него, — Огнезор усмехнулся. — Но это пройдет… Вот примерно после обеда. Как раз потолковать с ним надо…

Он замолк, не решаясь рассказать Снежинке о Взывающих.

И ведь прежней-то ей выложил бы все, не задумываясь! Но ее-нынешнюю захотелось уберечь и спрятать. От всего и от всех.

Навсегда…

"Не выйдет навсегда-то!" — возникла хмурая мысль, но он решительно не позволил ей воцариться и окрепнуть.

Хватит на сегодня и вестей от Архаша! Пора этому дню принести еще хоть что-то, кроме неприятностей!

А потому мужчина ласково погладил Илл'у по спине, забавляясь ее слишком явным и горячим смущением. Еще и еще, не желая себя останавливать…

— Я буду рада, если вы с Илу помиритесь, — невпопад пробормотала она, слишком увлеченная движением его пальцев, а оттого — рассеянная. — А то сидит в такую жару целый день в душной каюте… А это вредно для человека, недавно тяжело переболевшего… и… Вот чем там вообще можно заниматься?

— Ты не поверишь… — смешливо прошептал ей Огнезор, наконец, позволив себе обвить руками девичью талию. — Но, кажется, наш Илу взялся писать мемуары… Только тш-ш-ш! Я тебе не говорил… Это страшная мальчишеская тайна!

Она фыркнула, затем, не выдержав, рассмеялась, мягко откинувшись на него всем свои гибким телом, щекоча растрепанными волосами нос, губы и подбородок…

Окончательно делая этот день куда более прекрасным, чем кошмарным!..

Может, Иланова идея не так уж и ужасна? Если поразмыслить, ни у кого из прежних придворных лекарей в охране не было… самой Паучихи, к примеру. А уж она точно жизнь за Илл'у отдаст, коль это станет единственным способом вымолить у Огнезора прощение!

Искушение разгоралось все сильнее, пока руки скользили по мягким девичьим изгибам, а губы нежно щекотали мочку ушка.

Он слышал заполошный стук ее сердца. Он чуял ее страх — и желание.

И ее любовь — горячую, отчаянную, всепоглощающую.

Такую, как бывает только у совсем юных, беспокойных и порывистых, еще не закаленных жизнью, не облеченных трезвостью рассудка и сердца…

Или у одаренных с покалеченным разумом. Готовых убивать и разрушать ради обладания своей одержимостью…

У таких, как он сам…

Мысль охладила, заставляя ослабить объятия — но не разжать совсем.

Никогда!

Не сегодня…

И вечером Огнезор опять был в ее каюте, хоть с Иланом и помирился, как обещал, после обеда…

Но искушение было слишком сильным, а Илл'ын взгляд так и звал, робко, но с огромной надеждой. И повод был хорош — особенно для его весьма хилой совести.

Завтра лекарке предстоит исцеление первых Псов. Ей нужны силы, отдых. Она должна выспаться.

О, конечно же, он не тронет девушку! Как бы ни хотелось, как бы ни сжигало желание… Не тогда, когда еще ничего не решил окончательно!

Но вдруг опять у нее начнутся кошмары?.. Казалось, только с ним она не замерзала во сне…

Ее не убивали, снова и снова…

Хуже всего было знать, что память Илл'ына застряла в ТОМ зимнем дне, запуталась в тех минутах… Огнезор так боялся, что это навсегда! Боялся, что она не вспомнит ничего больше, что ужас смертельного мига, повторяемый каждую ночь, сведет ее с ума рано или поздно.

Что его не будет рядом, чтобы Илл'е помочь.

Что он утратит разум вместе с нею и натворит бед…

Что она все же вспомнит, но, узнав, КТО он, отвернется…

Что он вынужден будет ее оставить…

Страхов было так много, что проще было о них не думать вовсе!

К тому же, две бессонные ночи давали о себе знать.

Стоило Илл'е заснуть, мужчина последовал за нею…

И это было ошибкой.

Влажный холод, мягкая тишина да огромные хлопья снега заполонили весь его мир — но стало тепло, так тепло от горячего дыхания девушки рядом, от ее руки на его щеке, от ее губ на его губах…

"Лая?… Илл'а?…" — восторг поднимался в нем. Восторг и тревога, какое-то предчувствие… А потом…

А потом — тот звук в этом безмолвии, тот металлический звук, который он будет помнить до самой смерти…

Снежинка дернулась, прокусив себе губу. Огнезор ощутил ржавый вкус крови и ее тихий всхлип. Открыл глаза, и поймал изумленный, потерянный взгляд.

Затем боль — ее боль — вонзилась в него. И страх. И холод. И темнота… От потрясения он разжал руки, пальцы заскользили по ее пальцам, не встречая сопротивления, и она медленно — безмолвно и медленно, как сыплющие с неба белые хлопья, — опустилась в снег.