Анна Степанова - День середины лета [СИ]

— Бочки синего горючего масла в трюме… — медленно проговорил Огнезор. — Умчавшиеся спасать господ охранники… Один рывок подчиняющих уз — и один безвольный щенок, готовый сдохнуть в огне во славу нового хозяина… Вот так не стало вашего последнего синеглазого зверя, господа… Что же ты притих, Взывающий к Страху? Больше не хочешь травить меня своими Псами? Или, может, теперь жаждешь выпустить кишки лично?

Архаш не шевельнулся — внезапно постаревший и усталый. Поникший, безразличный и смиренный. Сломленный, словно не корабль горел сейчас над водою, но его единственное дорогое дитя…

— Поднять руку на Взывающего к Поклонению, пусть даже не вошедшего в полную силу, неискупимый грех, — проговорил он тихо, встречая взгляд врага угасшим, тусклым взглядом.

— Я возьму твой грех на себя! — в панике завизжал Кораг. — Я твой Повелитель — не он! Твоя жизнь без меня ничтожна!..

— Фу, как недостойно! — поморщился от его вопля Гильдмастер. — Неужто, ты и вправду видишь Повелителя вот в ЭТОМ, Архаш?.. Знаешь, кого вижу я? Вздорного недоучку, возомнившего о себе слишком многое! Будь ты помоложе, Кораг, я бы взял тебя в Гильдию. Учеником. Черная работа да изнуряющие тренировки отлично выбивают дурь, спесь и лишний жирок… Но… ты уже слишком стар для этого — а значит, совершенно бесполезен…

Лезвие чуть разрезало кожу, оставляя кровавый след.

— Ты не смеешь! — визг Взывающего сделался испуганней и громче. — Мы послы, и мы неприкосновенны!..

— Ты что-то путаешь, — ухмыльнулся Огнезор, злорадно и страшно. — Господа-послы отбыли восвояси почти два месяца назад. Их, помнится, проводили со всем почетом и помпой. Здесь же я вижу лишь опасных чужаков, втайне пакостящих в наших водах. И что мне прикажешь делать?..

— Ты не посмеешь… — снова пискнул Взывающий, но ужас уже сковал его горло.

— Отзови своих Псов! — рявкнул Гильдмастер. — Разорви связи! Тогда и будем говорить о том, что я посмею, а что нет… Ну же!

Но Кораг лишь безмолвно, по-рыбьи заглатывал воздух.

— Он не умеет, — устало пояснил Архаш. — Любой Взывающий к Поклонению способен подчинить и привязать — но только сильный и умелый знает, как отпустить…

— Предатель! — захлебнулся Кораг изумлением и гневом.

И вдруг ударил.

Зло, отчаянно, безумно…

Мысленно, дергая за все подчиняющие ниточки.

И не пленителей своих — но соратника.

Архаш рухнул к их ногам, извиваясь от боли.

Хрипел, царапая ногтями горло, — пока совсем не затих…

Гильдмастер же даже не вздрогнул. Острие его кинжала все так же упиралось в шею Взывающего.

— Думаете, моя смерть спасет вас? — совсем обезумев, завопил тот. — Мои Псы растерзают всякого! Эта проклятая земля еще умоется кровью!..

— Нет, если страх их будет сильнее ярости, — холодно перебил Огнезор, легким нажатием лезвия заставляя пленника заткнуться. — Рабы верят лишь в страх. Ты разве не знал этого, Взывающий?..

А значит, смерть Корага будет столь быстрой, что Псы его не успеют опомниться, — но и достаточно жестокой, чтобы обратить их в бегство…

И что же может так напугать этих кровавых безумцев?..

Свободная рука сама потянулась к перчатке за поясом. Вывернутой наизнанку. С подарком Паучихи внутри…

Как чуял он, что эта мерзость еще пригодится!

Все случилось почти мгновенно — последние слова еще звенели в душном, влажном воздухе…

Быстрый шаг в сторону — и Кораг не успевает понять, что к чему.

Перчатка рвется по безмолвному приказу.

Сверкает нестерпимо сеть в огненном зареве, рассыпает светлые блики по лицам неподвижных рабов… Разворачивается, опускаясь паутиной на их хозяина. Обвивает, пеленает, словно дрожащую бабочку…

И тишина все тяжелее и звонче — пока крик не разрывает горло Корага.

Нечеловеческий, пронзительный и страшный…

И воет он, и извивается, вопит целую вечность, словно стальная паутина не просто режет кожу, но и заживо тянет душу…

Ри умерла мгновенно и безмолвно. Она не была одаренной.

Кораг был…

И дар его сейчас выплескивался наружу — неостановимо, судорожными толчками, подобно крови из пробитой артерии… Паутина выжимала его до капли — чтобы отдать другому. Своему хозяину.

Вот, что на самом деле создала Паучиха! Вещь гениальную и страшную… Ее сеть делала из живого человека Дарующий Силу…

Жаром обожгло Огнезору шею и грудь — медальон, скрывавший его дар, раскалился, оставляя ожоги. Рука сама рванула цепочку, повинуясь инстинкту — не разуму. Освобождая от невидимых оков полога…

Чужая сила хлынула в его утомленное тело, ошеломляя, ослепляя, опьяняя…

Псы взвыли, заскулили вокруг, падая в кровавую грязь, отползая прочь на карачках.

Кораг же застыл и затих навсегда — сочащийся кровью кусок измочаленной плоти.

Его смерть была страшной, как того и хотел Гильдмастер…

Страшной для обоих — жертвы и убийцы.

И сам Ледяной Дьявол усмехался теперь над трупом безумной-безумной улыбкой…

Ласково. Угрожающе.

Бессмысленно блуждая взглядом.

— Пойдем, мы должны поскорее убираться отсюда! — бормотала Сола, и тянула, тянула его за руку. — Пока псы не опомнились! Давай же! Что с тобою, дьяволы возьми, такое?!

Но он не помнил, как шел — и шел ли вообще.

Может, Сола его на себе тащила?

Просто камни да песок под ногами вдруг сменились высоким предрассветным небом…

Лодка качалась на волнах, плескали весла — а Огнезор все смотрел и смотрел на угасающие звезды, не в силах понять, что он видит. Легкий, бездумный, словно погребальный пепел…

Такова ли бывает смерть на ощупь?..

Эта ночь стала для Илл'ы худшей за всю ее жизнь.

Хуже всех бессонных ночей в палатах умирающих. И всех ночей, когда была она наказана. И той, когда узнала правду о наставнице… И даже той, что довелось ей провести запертой в подвале крамского борделя…

Хуже всего, что можно было бы себе представить!

Ведь миг за мигом, час за часом сгорала она в страхе за того, кого любила…

До полуночи она еще злилась. Неприятная, холодная обида отравляла сердце.

Как мог он, как посмел… оказаться ТЕМ, чем он был?! Темным мастером?..

Должна ли она была его ненавидеть за это?

Могла ли ненавидеть?..

Не могла…

Когда чутье одаренной подсказало ей, что уже полночь, на смену обиде пришла жаркая паника.

— Богини, богини, богини, — горячечно, бездумно шептала она, меряя шагами кухоньку наверху, отчаянно заламывая пальцы.

Рыж сидел, глазами вперившись в огонь очага, — напряженный и застывший, словно изваяние. Он молчал — и даже мягко улыбался, притворяясь спокойным и бесшабашным. Но неподвижность выдавала его.

Они оба ждали — и боялись худшего…