Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– Господин Тристан? – Ногус снял цилиндр. – Мне сказали, вы служили камердинером при бывшей королеве.

– Не при бывшей, – старик постарался не горбиться. – Просто, при королеве.

Маг настороженно посмотрел в сторону дороги:

– Я слышал, у вашей новой госпожи та же привычка, что была у председателя – переодеваться и разгуливать по городу инкогнито?

– Медина не моя госпожа, – Тристан пропустил посетителя в дом. – Я лишь пытаюсь вложить хоть один огонёк в мешок, что она несёт за плечами.

– Мешок? – Ногус быстро оглядел спартанскую обстановку жилища. – Какой ещё мешок?

– Который каждому когда-то придётся развязать, – Тристан сел, опираясь на трость. – Вы пришли из-за опекунши? – указал тростью на табурет.

– Нет-нет, – маг торопливо сел. – Вы знали принцессу с самого рождения?

Бывший придворный взглянул внимательнее, кивнул.

– И что вы можете о ней сказать?

Тристан ещё несколько мгновений изучал лицо гостя.

– Унция была обычным ребёнком, – начал размеренно, – разве что читать научилась раньше своих невидимых сверстников.

– А почему невидимых?

– Унция была единственным ребёнком во дворце, – старик потянулся, взял со стола лист бумаги. – Наблюдать за играми детей рыбаков и ловцов жемчуга ей мешали стены крепости.

– Выходит, у неё совсем не было друзей?

– Наоборот, – он положил лист на колени. – Её друзьями было всё, что она видела и к чему прикасалась.

– А ещё каких-нибудь странностей вы за ней не замечали?

– Странностей? Дети все немного странные. Для нас, взрослых.

– Да, да, – маг встал и отошёл к окну. – Но все те её чудеса, – отодвинул штору, оглядывая улицу и дворик. – У меня не было возможности убедиться лично.

– Вы хотите знать, правда ли, что о ней писали и говорили?

– Именно так.

– Чистая правда, – Тристан с лёгкой улыбкой наблюдал за предосторожностями гостя. – Свидетелями «волшебного полёта» были все, кто находились на площади. То, что она осталась невредимой, засвидетельствовали трое наиболее уважаемых европейских учёных.

– А «волшебная улыбка»? – Ногус вернулся на место.

– О, тут ещё больше свидетелей.

– А вы сами когда последний раз её видели?

– Кого, принцессу или её улыбку?

– Улыбку.

– Незадолго до того, как вы первый раз прилетели, – старик пристально смотрел на собеседника. – Только кланялся ей по собственному желанию.

– А потом?

– Потом на трон посадили куклу.

– А принцесса?

– Её перевели в башню с арестованной библиотекой.

– А улыбку?

– Улыбку она взяла с собой, – Тристан сложил край листа. – Для музея та оказалась слишком живой.

– И больше она её никому не демонстрировала?

– Только одному человеку.

– И кто он?

– Этого я вам сообщить не могу, – он сложил листок с другого края.

– Но для чего она это сделала?

– Чтобы стало светлее.

– В башне?

Старый слуга невесело усмехнулся и ничего не ответил.

– Ну а что было дальше?

– Вход замуровали, оставив небольшое отверстие для еды и воды.

– А принцесса? – Ногус смотрел, как его собеседник делает из бумаги фигурку птицы. – Я слышал, она исчезла!

– Почему бы нет…

– Но это невозможно! – маг нахмурился. – Ещё никому в мире не удавалось повторить мой трюк!

– Знаете, когда председатель Карафа решил продать Унцию одному состоятельному господину, то тоже думал, что главный фокусник – он сам.

– Продать? – Ногус вскочил с места.

– Да, обменять на слиток, равный весу девочки.

– И что же?

– А то, что он перепутал, что продаёт и кому.

– Перепутал? – маг согнулся в вопросительный знак.

– Вы знаете, что было дальше.

Иеронимус хлопнул в ладоши и принялся ходить взад-вперёд по комнате.

– Замечательно, – остановился, потирая руки. – Значит, принцесса на месте?

– Этого я утверждать не могу, – Тристан продолжил свои манипуляции.

– Так всё-таки вам известно, в башне она или нет?

– Видите ли, – старик сложил птице хвостик, – до того, как стать темницей для книг, башня пять веков была дозорной. Она самая высокая в нашем, некогда, королевстве. Как, по-вашему, ребёнок может спокойно смотреть на то, что происходит вокруг, да ещё с высоты?

Ногус впился взглядом в кипарис на другой стороне улицы.

– Разумеется, никто не захочет, чтобы у детей была подобная судьба, – пробасил он. – Но только с одной стороны, без испытания нет и воспитания!

Бывший камердинер молча пожал плечами.

– А что вы там говорили насчёт фокусников? Какую ошибку сделал Карафа?

– Ту же, что сейчас делаете вы, – Тристан покачал незаконченную фигурку на ладони. – Только Карафа, в отличие от вас, не планировал использовать Унцию в своём спектакле дальше.

– Но… – маг прочистил горло, – вы же понимаете, в этом мире каждый выживает по мере способностей. Я мотаюсь туда-сюда по всякому захолустью, вроде вашего островка. Из раза в раз одно и то же: «Вот дирижабль есть! Бим-бом-бон! Извольте, уже нет…» Но эти фокусы, – он одёрнул манжеты, – мой хлеб!

– О, мы все заняты своими фокусами, – старик стал складывать птице голову, – только потом оказывается, сами себя и обманываем. Вот вы помогаете главной опекунше вернуть королевство, но принцесса не сможет в нём жить.

– Почему вы так уверены?

– Я служил Королеве-Соловью и слушал, когда она пела.

Ногус взглянул на старого слугу новыми ноздрями.

– Неужели вы и до сих пор ей служите? – воскликнул пораженно.

– Конечно.

– Но королевы больше нет!

– Ничего подобного, – Тристан говорил сухо, глядя собеседнику прямо в глаза. – Тереза ещё при жизни была музыкой, а потом просто ею и осталась.

– Просто ею и осталась, – как эхо повторил маг. – По-вашему, если человек – музыка, то он не умирает?

– Конечно, нет.

– А что же с ним случается, переходит в другую тональность? – он пренебрежительно фыркнул.

– Нет, исполняется другим инструментом.

– И каким же?

– Зависит от масштаба фигуры. Кого-то можно исполнить на губах или на коленке.

Иеронимус посмотрел на граммофон с инкрустированной медной трубой.

– Значит, по-вашему, музыка бессмертна, – произнёс покровительственным тоном.

– Смотря какая, – Тристан вернулся к рукоделию, и некоторое время оба молчали.

– Но я так и не понял, принцесса умеет исчезать или нет? – спросил Ногус после паузы.

Старик погладил бумажную птицу кончиками пальцев.

– Человек, в первую очередь, то, что нельзя увидеть. Ведь его сердце и есть музыка. И знаете, что мне странно? – взглянул исподлобья. – Вы привезли огромный по составу оркестр, возводите грандиозный амфитеатр, устанавливаете соборный орган, а о музыке не имеете ни малейшего представления.

– Но как же, ни малейшего? – обиделся маг. – Мне приходилось слышать мелодии совершенно божественные!