Андрей Морсин - Унция или Драгоценное Ничто [litres]

– А какое сегодня число? – потерянно простонал Пуп, бросаясь к мальчишке, слоняющемуся неподалёку.

– Опоздали, – паренёк наизусть знал, где какая афиша. – Представление завтра, а до острова ещё – ого-го! – он оглядел костюм незнакомца. – Но не переживайте, бесплатно вас пустят только в церковь.

– В церковь? – учёный пошатнулся, опираясь о тумбу. – А как туда пройти?

Мальчуган ткнул большим пальцем за спину, и он, подняв голову, увидел потемневшее от времени здание собора на другом конце площади.

Проследовав мимо нищих, встретивших его подозрительными взглядами, Якоб оказался в торжественном полумраке, озарённом блеском свечей.

– Я у-у-у… – нахлынувшие рыдания не давали сказать ни слова. – Я у-убил! – наконец, выдавил он, и был незамедлительно препровождён в исповедальню.

– То, что вы совершили, большой грех, – падре впервые за время службы в этом приходе сказал «вы», словно устанавливал дистанцию с исповедуемым. – Скажите, вы отняли невинную душу или погубили взрослого человека?

Пуп глубоко вдохнул, собираясь силами:

– Я убил ту, кого любил больше всех на свете!

Падре тоже вздохнул.

– Вы сделали это своими руками?

– О-о, – только и смог вымолвить Якоб.

– В вашем преступлении была пролита кровь, или вы совершили убийство другим, бескровным способом? – священник посмотрел на колючки и сухие веточки, запутавшиеся в спутанной, седой бороде прихожанина. – Для веры это принципиальный вопрос.

– Нет, – профессор сжал зубы. – Ни то, ни другое…

Падре зашевелился, приближая лицо к резной перегородке:

– Однако вы дали понять, что убили своими руками.

– Да, – выдохнул Пуп. – Но не в буквальном смысле.

– Значит, вы не убивали лично?

– Нет, не убивал.

– Выходит, вы подговорили кого-то на это злодеяние?

Якоб только пожал плечами.

– Но кто она, ваша несчастная жертва? Вы хорошо её знали?

– О, она мне была и как мать, и как жена, и как сестра… Я никого ещё так не любил!

Священник выпрямился на скамье:

– Прошу вас, говорите яснее, от этого зависит помощь, которую вам окажут!

Пуп сжал голову и принялся раскачиваться взад-вперёд и стонать.

– Я не знаю… – промычал он, – не знаю, как сказать!

– Назовите хотя бы возраст вашей жертвы, – падре вздохнул. – Сколько ей было лет?

Исповедуемый тут о чём-то вспомнил, и слёзы хлынули из его глаз с новой силой.

– О, я об этом так и не спросил! – прорыдал он. – Но, судя по дереву, в котором она жила, ей было больше ста лет.

В исповедальне на время воцарилась тишина, слышалось только недоумённое сопение на одной её половине и жалобные всхлипы на другой.

– Гм, я не совсем понимаю, о ком речь, – нарушил молчание падре. – И при чём тут дерево?

– Речь о дриаде, – Пуп справился с комом в горле. – Вот при чём тут дерево.

– Погоди, сын мой, – служитель вернулся на «ты», – дриады не живут в нашем мире, а лишь в легендах и мифах! Как же можно убить миф?

– Увы, святой отец, – всхлипнул профессор, – человеку и такое под силу!

– Если я тебя правильно понял, – кончик носа в синих прожилках пронзил ажурное плетение, – твоя жертва не из плоти и крови, так?

– Да, но это не меняет дела, – Якоб провёл ладонями по заросшим щекам. – Я – преступник, святой отец!

– Но дриада не могла жить в реальности, значит, и убить её ты не мог, – возразил священник. – Это всё плод твоей фантазии.

– Да, дриады живут в сказочном мире, – Пуп вздохнул и сложил руки на груди. – Но фантазия – единственное, что делает людей людьми. Мы с ней – одной крови, и я совершил смертоубийство! Умоляю, святой отец, отпустите мне этот грех!

– За тобой нет греха, сын мой, – голос служителя звенел, как на проповеди. – Ты погубил вымысел, иллюзию, но это не преступление, такое случается сплошь и рядом.

– Да как же вы не понимаете! – весь содрогаясь, отчаянно воскликнул учёный. – Убить фантазию, убить чувство – это всё равно… всё равно что убить!

Священник встал, стягивая с шеи шёлковую столу:

– Для людей это не грех, сын мой. Прочти десять раз «Аве, Мария!», это примирит тебя с твоей выдуманной болью.

– Но ведь человек и есть чувство! Скажите, святой отец, разве я не прав? – Пуп впился пальцами в решётку. – Поверьте, я знал много сердец! Если мы думаем о ком-то, если любим кого-то, мы тянемся к человеку мечтой, чувством. Мы – то самое чувство, которое нами сейчас овладело, ему всецело мы подчинены! Кто человек без грёз, без иллюзий? Глиняный болванчик, голем?!

Его снова начали душить рыдания.

– Ты ни в чём не виноват, сын мой, – голос падре звучал уже снаружи исповедальни. – Таинство окончено, ступай с миром.

– О, как же нам просто убить невидимое! – роняя слёзы, Якоб вышел из собора на дневной свет.

Не скрывая гримас, искажавших лицо, бормоча и жестикулируя, он побрёл теми же улочками прочь из города.

– Лес, лес, милый лес, – шептал, уходя всё дальше от людей. – Прими меня в свои зелёные, верные объятья!

Чем ближе становилась лиственничная роща, тем меньше текли слёзы, а вскоре его лицо совсем разгладилось. Остановившись среди деревьев, Якоб поймал что-то в воздухе и, приоткрыв ладонь, улыбнулся. Прижимая кулак к груди, он шагнул в густые зелёные заросли, и больше никто из людей не видел гениального учёного и первооткрывателя «пустоты» профессора Якоба Пупа.

Вкассах цирка ещё накануне вывесили аншлаг, а на рейде вереницей стояли корабли, пассажиры которых ещё надеялись успеть в рай.

В небе кружили чайки, у бортов танцевали дельфины – и те и другие с рождения жили в раю. Но люди глядели не на них, а на зеркальную полусферу, божественно сияющую в лучах заката. Она казалась частью обещанного эдема, появившегося чуть раньше заявленного времени.

Ногус подогревал энтузиазм публики, оттягивая начало представления, и оркестр одну за другой играл мелодии, наполнявшие амфитеатр ароматами еды, но оставлявшие слушателей голодными.

Музыку то и дело заглушали нетерпеливые овации – приезжие из Европы и Америки, предвкушая чудо, скандировали имя знаменитости. Они с недоумением смотрели на местных жителей, сопровождаемых в цирк под конвоем опекунской гвардии. Поместившись на своих местах, граждане Родного острова вели себя сдержанно, совсем не хлопали и настороженно поглядывали на дирижабль.

Но вот прожектора вспыхнули, оркестр ударил торжественное тутти, и маг в белоснежном фраке поднялся на подиум, украшенный гирляндами орхидей и ветвями лимонного дерева с плодами.

– Дамы и господа, вы первые из смертных, кому выпало счастье увидеть то, что скрывают от нас судьба и время! – патетический бас, умноженный репродукторами, разнёсся по всему побережью. – Но сегодня все вы окажетесь в настоящем раю!