Марта Краевская - Иди и жди морозов [litres]

– Что ты сделал? – холодно переспросила она.

– Это был очень хороший мед, – бросил он как оправдание. – Жалко, если бы его выпил какой-то лис. Или если бы его разлила белка…

Постепенно он замолчал, видя, как его слова, долетавшие до Венды, превращались в кубики льда.

– Долью, – пообещал он.

– Только попробуй, – буркнула она. – Так нельзя!

– А откуда мне было знать?

– Нельзя тебе сюда заходить! Зачем ты сюда лезешь?

– Тут был мед! Он пах на пол-леса! – он беспомощно развел руки, после чего добавил: – Может, ваши боги так и хотели?

– Да Верн… – простонала Венда, закрывая ладонями лицо. – Знаешь что, я, кажется, поняла, почему ты погибнешь из-за меня. Я просто сама тебя убью.

С хмурым лицом она направилась к выходу из рощи, а потом тропинкой через лес.

– Ну что? – в хорошем настроении мужчина сразу появился рядом, словно ничего не случилось. – Займешься теперь мной?

Она покачала головой, сбрасывая его руку со своей талии.

– Нет. Нужно идти за медом! – она кинула на него сердитый взгляд. – Ну что вылупился? Мы должны долить. Видишь другой выход?

– Я думал, что нельзя.

– Да Верн, – она закатила глаза и надула губы, – прошу тебя, заткнись.

Прежде чем наступило осеннее солнцестояние, весь урожай был благополучно сложен в хранилищах и амбарах. Сезон можно было заканчивать радостным пиром и танцами. К тому же, жителям долины было что праздновать. Лето в этом году удалось и принесло богатые урожаи, словно какой-то погодник позаботился о долине. Сено свезено до наступления дождей, зерновые скошены и смолочены до того, как колосья высыпали зерно, фрукты дозревают в тепле, набирая сочной сладости. Большинство из них уже переработали на консервы, и среди утренней мглы дети искали в лесу не ягоды, а грибы.

На мельнице работа кипела от рассвета до заката, потому что жернова не успевали смолоть муку для всей праздничной выпечки. Каждая хозяйка хотела получить столько муки с нового зерна, чтобы испечь собственный каравай на Праздник Урожая. Один, самый большой, женщины пекли совместно в большой печи, построенной посреди деревни. Чтобы достать огромную выпечку, нужно было уничтожить строение, к радости раззявивших рот детей. Женщины и девочки украшали каравай венками и сухими цветами.

За день до солнцестояния Вильо и Аласа также принимали участие в приготовлениях. Когда они вернулись вечером домой, девочка упала на кровать и сразу же заснула.

Вильо решила воспользоваться возможностью, пока Костьян еще не вернулся из корчмы. Она быстро кинулась к погребу, в котором они держали запасы. Остановилась в дверях, оглядываясь вокруг. Она не имела понятия, откуда начинать поиски. Но невозможно, чтобы он спрятал их где-то за мешками пшеницы. Избу она перевернула уже несколько раз, а может даже несколько десятков раз.

Нет, она была уверена, что здесь их нет. На месте Костьяна она бы тоже спрятала их где-то за пределами двора. В его распоряжении был весь лес, а обыскать такую территорию она не могла.

Она могла бы попросить о помощи волкара… Но он исполнит только одну просьбу, а она уже давно решила, о чем попросит. Так что нет, она должна сама справиться.

– Что ты делаешь? – услышала она за спиной и вздрогнула, схваченная на горячем.

Костьян приближался со стороны калитки, немного пьяный и красный от алкоголя. Несмотря на это, он впился в нее подозрительным взглядом.

– Ты меня напугал! – сладко усмехнулась она, прикладывая руку в груди. – Проверяю, все ли у нас есть.

– Снова? – холодно спросил он. – Уже несколько раз проверяла.

Он встал рядом с ей, ненамного выше женщины, по-своему очаровательный, хотя и пах медом.

– Не ври, Вильо, – вздохнул он. – Ты снова их искала. Тут их нет, ручаюсь.

– А где они? – женщина наморщила брови. – Костьян, я больше так долго не выдержу. Ты должен мне их отдать, хотя бы на минуту.

– На минуту? – повторил он. – А потом что, вернешься снова? Не думаю.

Она склонила голову, закрыла глаза и тяжело перевела дыхание.

– Не могу так больше, – простонала она.

– А я не могу тебя потерять, – ответил он, притягивая ее к себе.

Она проворно выскользнула, скривив рот.

– Ты знаешь, что я их найду. Аласа предсказала это.

Теперь он скривился и больше не пытался ее обнять.

– Ну да, – буркнул он, приглаживая рукой взъерошенные волосы. – Ради Эллениале, Вильо, я начинаю ее бояться, – признался он.

– Да? – она кинула на него холодный взгляд. – А я начинаю бояться за нее. Из-за тебя.

– Из-за меня? Но она из-за тебя… такая.

– Ты знал, на что идешь! Знал, что если у нас будут дети, то с очень большой вероятностью – вещунами. Нужно было оставить меня в покое.

– Нужно было! – с гневом кинул он.

Это ее задело. Только она не знала – из-за того, что все еще любила его, или из-за чисто женского тщеславия.

– Жалеешь?

Он поднял на нее злой взгляд и из-за вредности хотел ответить «да». Но не смог.

– Нет. Если бы жалел, то не удерживал бы тебя.

– Если бы ты меня любил, не смог бы смотреть на мои мучения.

– Ты так сильно хочешь уйти? – он прищурил глаза, теряя терпение. – Тебе плевать на меня и на малышку? Хочешь меня одного с ней оставить?

– Так ты этого боишься? – фыркнула она с презрением. – Не переживай, я о ней позабочусь.

– Интересно, и как это?

– Увидишь, – она сложила руки на груди. Странно улыбнулась и ядовито добавила: – Раньше или позже я их найду. Тогда все раскроется, и посмотрим, на кого упадет кара.

Не они одни ругались в тот вечер, перед Праздником Урожая.

Люс весь день работал, сначала возле печи, потом ремонтировал крышу у своего дяди, который умер прошлой осенью, оставив дом в полном беспорядке. После необычной свадьбы с Атрой они приняли решение, что покинутый дом легче и быстрее привести в порядок, чем строить новый. Тем более, что живот молодой жены рос неожиданно быстро, и ее свекровь начинала говорить про тесноту и неудобства.

Девушка злилась, когда ее поздравляли с купаль-ночным ребенком и работящим мужем. Многие мамаши поздравляли сквозь зубы, потому что сами планировали отдать за Люса свою дочь и нерадостно приняли его брак с непокорной и эгоистичной девушкой.

Так или иначе, изба дяди была почти готова для новых хозяев, и Люс с гордостью смотрел на работу своих рук. Его радость затмевал только вид холодной жены, крутящейся у входа и шипящей при виде мужа, как разъяренная кошка. В тот день его утомило солнце, пекущее ему макушку все время, что он был на крыше, и у него разболелась голова. Он съел приготовленную матерью кашу и лег спать в углу избы, которую занимал с Атрой. Девушка, к огорчению матери и назло свекрови, не выполняла никаких обязанностей по дому. Она постоянно ходила раздраженная и огрызалась на всех, словно обвиняя их в том, что должна быть женой и вынуждена стать матерью. Целыми днями она таскалась по лесу, валялась на траве и по широкой дуге обходила мужа, не интересуясь ни новым домом, ни в порядком, ни готовкой.