Lady Tiffany - Победить или умереть [СИ]

Джоанна откинула спальные меха и встала: никакой надежды на дрёму не оставалось. Жители покидали город, унося с собой пожитки и оставшиеся ценности, а всё что могла предложить им королева — это быстрая капитуляция под покровом ночи. Челядь разбегалась и прятала ланнистерские богатства, хотя основные драгоценности отправились на Север неделями ранее; Драконья Королева уж точно захотела бы их расплавить на монеты. Лишь парочка верных до конца оставались со скорбящей государыней. Сир Герольд Грейджой (или Солёный Бастард, как звали его за спиной) караулил у покоев, но Джоанна всё равно не чувствовала себя в безопасности. Что сумел бы сделать шестнадцатилетний паренёк против древнего огня? Поразмахивать мечом? Покричать боевой клич? Почувствовав ледяной страх, юная львица тряхнула головой и принялась злиться, это помогало куда лучше.

Одна из туч вспыхнула тёмно-фиолетовым огнём, но глухой удар за этим не последовал. Ланнистер безвольно опустилась на парчовое кресло, потирая виски; на слёзы не было сил. В темноте спальни глупо было проверять в сотый раз на месте ли её небольшой ларец и парочка особо ценных в дороге вещиц, оставалось только молиться. Но еловые чётки отсырели, а кулон в виде звезды покоился среди прочих украшений.

«Хоть бы они успели! Боги, позвольте им успеть!»

Если бы Боги были милосердны, если бы не были глухи, то разве бы кинули семилетнюю девочку на произвол судьбы? Но жалеть себя Джоанна не собиралась — Ланнистеры не делают глупостей. Если надо будет, она лично плюнет Эссоской шлюхе в лицо, позволит себя сжечь, но только не сделать заложницей её трёхлетнего Рейго. Народ королевы спасён, а она сама сумеет постоять за себя.

«Когда я буду казнить Дейенерис, я прикажу играть „Рейнов из Кастамере“».

Алая ткань, обнимающая плечи, напоминала о бесстрашие Ланнистеров. Но что могла сделать семилетняя девочка против двух драконов, извергающих пламя? Кричать о своих правах? Называть себя законной наследницей? Нет, Дейенерис надо было побеждать умом, а на раздумья времени оставалось всё меньше. Перед исчезновением дядюшка намекнул о приближении армии.

Желание заплакать обожгло щёки стыдом. Девочка обняла себя руками, ощущая под кончиками пальцев лисий мех. Тревожной стрелой проносились в голове страшные мысли, и назло себе сквозь рёв дождя и града пытались пробиться истошные крики дракона. Лёгкие стянуло железное кольцо: они придут за ней, они сожгут её, уничтожат.

Джоанна прикрыла глаза и медленно выдохнула; её мать была бесстрашной женщиной, её отец сразил Безумного Короля, разве будет теперь последняя из Ланнистеров рыдать, как простая замарашка? Королевы не плачут.

— С чего бы мне, — сказал тот лорд— Склоняться пред тобой? — она знала эту песню наизусть. Служанки поговаривали, «Её Величество Серсея Ланнистер» напевала гимн своего отца новорождённой дочери.

Голос дрожал и хрипота пробивались сквозь торжественные нотки, но, в конце концов, это был единственный путь прийти в порядок. Молния разъярённой стрелой пронзила остывающую после дождя землю.

Яркая вспышка осветила комнату быстрым всплеском режущего света. Раздался могучий раскат, что сотряс каменные стены Красного Замка, затем застыл гулким эхом под резным сводом и растворился в буйных волнах моря. Привычная картина умиротворённого штиля казалась далёкой или и вовсе несуществующей: недюжие потоки воды сокрушались на стены, разнося солёные брызги по всему городу. В дубовую дверь раздался настойчивый стук.

Время пришло.

— Войдите, — тон был словно не её, а тоска любимой песни осталась на кончике языка.

Фигурка в прорези тёплого света оказалась маленькой и абсолютно точно женской, хотя в бликах молний Джоанна сумела разглядеть начищенную броню. Рукоятка меча тоже отливала первородной синевой, но и эта воинственная искра вскоре исчезла.

Маленькая леди Ланнистер решила не задавать вопросов; ещё будет время допытаться. Если Герольд впустил гостью, значит, она была той самой. Королева кинулась за собранными вещами.

Оглядывать комнату в последний раз было невыносимо: родные душистые простыни, портрет её семьи (безусловно, без неё самой), наряды и дорогие сердцу подарки приходилось оставить. Кое-какие сокровища, нажитые за время недолгого правления, увезли, надёжно спрятав. А остальное… Нельзя же разобрать замок по камням.

— Меня зовут Арья Старк.

Слова ожгли слух. Джоанна обернулась, но ничего не ответила. Что, в конце концов, ей было отвечать! «Да, благодарю Вас, помнится, Вы терпеть не могли мою мать и желали ей смерти, но выбирать теперь как-то не приходится»?! В громе бурь голос Арьи прозвучал игривой молнией и слился в горячий поток, валящим с разгневанных небес.

— Мне спрятать волосы? — наконец выдавила Джоанна, тут же себя покорив за сказанное.

— Да, Ваша Милость. Спрячьте-ка их хорошенько. И поедем — задерживаться нельзя.

Говорят, такой же шторм крушил камень и беснился в день Дейенерис из дома Таргариен. Была ли могучая гроза предвестницей фортуны? Или несла разрушения? Мало кто смог ответить; до того момента удача следовала за своей сереброкосой королевой. Но, застав лишь пустой замок да гулкий дождь, Мать Драконов усомнилась в своей магии. У стен Красного Замка лежал труп малютки-принцессы.

— Хоть алый лев, хоть лев златой — Важней длина когтей, — пела Ширея Бракс, вжимаясь в мокрый плащ своей спутницы в милях от столицы.

Искрящийся блеск быстрых горных потоков казался Лизе чужеродным и далёким, но выбора-то особенно и не было. Долина Аррен не славилась ни полноводными ручьями, ни горячими ключами, брюзжащими игристыми потоками из-под земли, а ей, дочери Речных Земель, безусловно и жалостно-одиноко не хватало прохладной голубой ленты Трезубца.

Туман укрыл поднебесный замок, и даже острые пики соседних гор кутала молочно-белая пелена. Юная леди Аррен обернулась, услышав чьи-то неспешные шаги, но тут же вернулась к перебиранию деревянных чёток, отсыревших и пахнущих смолой. Септон говорил: «Молись, девочка моя», хотя Лиза едва-едва следовала его советам. Боги, наверное, давно позабыли об огненноволосой деве из рода Талли.

Разве была хоть капля справедливости в том, что вздорная и усыпанная почестями королева уже родила второе своё дитя, а «милостливые» боги не даровали ей хоть одного живого ребёнка? Разве была честность в том, что она была выдана за стареющего седовласого лорда, а её бесчувственная и скромная сестра — за Хранителя Севера? Или в том, что заточённая среди облаков, Лиза ещё ни разу не слышала родную песнь пересмешника?