Трейси Нейткотт - Остров Серых Волков (ЛП)

Вот тогда-то я и замечаю камень. Темнота на фоне бледной руки Венди. Она меньше чем в десяти футах от того места, где сейчас стоит мужчина.

Он даже не смотрит на нее. Он ее даже не заметил.

Она соткана из тумана и движется по пляжу, как туман. Ближе, еще ближе.

— Они заставили меня это сделать. Спустился сверху. И я просто не могу… — пистолет дрожит в его дрожащей руке, но не отрывается от моего лба. — Я больше не могу с этим жить.

— Не надо, — говорю я, и это, должно быть, магия делает мой голос таким сильным и уверенным. — Не делай этого. Пожалуйста.

— Они сделают из тебя монстра. Как они поступили со мной.

Венди носит туман как плащ. Невидимый, пока она не оказывается в дюйме от него.

— Я собираюсь отправить тебя на небеса.

Мужчина пристально смотрит на меня. Не замечает, как костяшки пальцев Венди побелели вокруг камня. Не видит, как она разбивает острый край скалы о его голову.

Он вскрикивает. Спотыкается. Он стоит на четвереньках и моргает.

Она снова сильно бьет его. Человек падает на землю. Она выхватывает у него пистолет.

Я весь дрожу, зубы стучат. Это чувство я никогда раньше не ипытывал.

— Он убил его, — говорю я. — Он… он застрелил Тоби.

— Эллиот, — говорит Венди. — Эллиот, послушай меня. Ты совсем запутался. Ты забрался на саурвудское дерево. То, что в центре города, с обвисшими пучками колоколообразных цветов. А когда ты спустился вниз, у тебя в кулаке было три цветочных ветки, и ты подарил мне две, потому что считал их такими красивыми. И я так сильно их любила.

Ее глаза ярко-зеленые, а голос такой серьезный, что я начинаю видеть цветы цвета слоновой кости, разбросанные по песку.

— Мы пошли домой, спустились к туманному пляжу. Я не знала. Я не знала, что ты съел цветы, пока не стало слишком поздно. А Тоби, он хотел заполучить это сокровище, как всегда хотел Патрик. Он думал, что ради этого пойдет пешком через океан, но плавать не умел. Ты же знаешь, что он не умел плавать.

— А Патрик, он был на охоте. На берегу был олень. Олень с его охоты. Ты думал о чем-то другом, но это была магия цветка, заставляющая тебя видеть ужасные вещи. Это был всего лишь олень.

И потому, что она говорит это, это становится правдой.

— Это был всего лишь олень.

И потому, что я говорю это, это становится правдой.

Венди умоляет меня никому не говорить.

Она делает это после того, как обмывает тело Тоби в слезах. Она делает это, глядя на своего бездыханного мужа с любовью. Она делает это, держа пистолет в руках, и это единственная причина, по которой я соглашаюсь.

Он не выйдет на свободу.

— Иди вперед, — сказала она

Я шагаю в туман. Я не оглядываюсь назад.

Только не тогда, когда я слышу, как плачет Венди.

Не тогда, когда я слышу второй выстрел за день.

ГЛАВА 44: РУБИ

Правда — это все, что осталось.

Она была заперта так долго, что я едва знаю, как её вытащить. Но я это сделаю. Я не буду причиной того, что кто-то еще умрет.

— Мне нужно вам рассказать, — говорю я. — Мне нужно рассказать вам сейчас, пока остров не забрал кого-то еще.

Чарли и Анна жмутся к одному из Звездных Камней. Она плачет беззвучно, с такой душераздирающей скорбью, что кажется, будто из ваших глаз вытекает частичка вашей души. Эллиот падает рядом с ними, ободранные костяшки пальцев покрывают землю красными брызгами.

Я сжимаю руками колени. Мои ногти впиваются в кожу. Я нажимаю сильнее.

— Я… — мое горло сжимается. Я не знаю, почему её так трудно вытащить. В этой правде нет ничего, кроме четырех маленьких слов. — Я убила свою сестру.

— Что это значит? — спрашивает Эллиот, как будто слово «убит» — это нечто текучее. Как будто сегодня это может означать «потерянный» или «раненый», а может быть, даже «любимый».

— Это значит, что она умирала, — кисло говорю я. — Это значит, что она была так близко к краю смерти, что могла видеть саму Смерть.

Эллиот тянется ко мне, но я вздрагиваю, и его рука оказывается у него на коленях.

— Это не твоя вина.

— Нет, это был рак. Но был еще один день, Боже, это был идеальный день. Небо выглядело так, словно его нарисовали, а воздух был солоновато-хрустящим, как бывает после бури. Специально для Сейди, чтобы она отправилась в такой прекрасный день. — Они пялятся на меня, я чувствую это, словно миллионы муравьев ползают по моей коже, но сосредотачиваюсь на своих руках, обхвативших колени. — Сейди кашляла кровью, что, возможно, было единственной яркой чертой в ней в тот момент. Она попросила…

Мои губы морщатся от правды. Лимоны к лимонаду Сейди. Однажды она сказала мне, что немного кислого делает сахар особенно сладким, и именно поэтому Сейди была любимой близняшкой всех, даже моей. Я смотрю на свои колени, на полумесяц вмятин, взбирающихся по моей коже.

— Ну, вы должны знать, что я никогда не отказывала сестре. Никогда.

— О, Руби, — голос Анны приглушен рукой, прижатой к губам.

— Она умоляла меня. Это была самая ужасная вещь в мире — то, как ее глаза смотрели на меня, когда она просила. — Мои слова мокрые. Они плещутся в моем мозгу, прежде чем я их выливаю. — Я сказала «нет». Сначала сказала «нет», и это было правдой. Клянусь, я не шутила. Но потом она посмотрела на меня и сказала: — «Это больно.» Я бы не смогла…

Я вытираю щеки, хотя в этом нет никакого смысла. Это не останавливает слез.

— Я не могла позволить ей страдать. Мы все знали, что она скоро уйдет. У нее было несколько дней, может быть, неделя. Но ей никогда не было так больно.

— Так это ты…

— Да, — говорю я, прерывая Эллиота прежде, чем он успевает произнести хоть слово. Когда я это говорю, это звучит как крик стервятников, а из его уст это прозвучало бы еще хуже. Я до сих пор помню, что он сказал той ночью на поляне, когда его пальцы сжали мои.

— Разве имеет значение, почему кто-то убивает другого?

Я должна была бы чувствовать себя еще хуже, когда моя тайна раскрыта, но я оцепенела. Вот в чем дело: истина не бывает острой или режущей. Это не противоположность комфорту. Все дело в его отсутствии.

Чарли толкает меня локтем.

— Это не меняет того, как я вижу тебя. Ты все еще моя лучшая подруга.

— Чарльз Ким…

— Нет, Анна Банана, ты моя платоническая родственная душа. Так что Руби может быть моей лучшей подругой.

Я улыбаюсь ему, потом перевожу взгляд на Анну. Она смотрит на меня глазами полными слез с выражением, которое я не могу расшифровать.

— Пошли, — говорит она, хватая фонарик и таща меня в глубь пещеры. Это достаточно далеко и достаточно темно, чтобы я не могла видеть тело Гейба, и за это я благодарна. Мы прижимаемся к дальней стене, где тонкие камни сливаются так плотно, что невозможно сказать, идет ли время в процессе соединения или разделения камней.