Lutea - Дети войны [СИ]

Она вышла из-за ёлки, и к её голосу присоединились звонкие голоса девушек:

На последней строчке запела Оксана, и все прочие разом смолкли — у Мелеховой был красивый, глубокий голос, полный неподдельных чувств:

Вслед за госпожой Яниной все из-за ёлки устремились обратно к центру зала, и Александр остался один. Он был этому рад — слова Янины воскресили в его голове сцены ночных кошмаров, и страх пополам с печалью вернулись мгновенно. Мрачно посмотрев в свой почти полный стакан, Александр оставил его на столике неподалёку — не хотел алкоголем глушить переживания, не считал это честным по отношению к себе. Под песни, избегая танцующих, Александр стал обходить зал без особой цели, когда ощутил на себе чьё-то внимание. Он огляделся в поисках — и наткнулся на взгляд Мелехова. Хозяин дома слегла наклонил голову, и Александр, повинуясь призыву, подошёл к нему.

— Мои поздравления, Константин Аркадьевич.

— Благодарю, Александр, — откликнулся Мелехов, получивший уже не меньше полутысячи поздравлений сегодня. — Как вы думаете, — неспешно продолжил он, — моя дочь будет счастлива в этом браке?

— Да, насколько я могу судить, — осторожно ответил Александр. — Оксана и Николай любят друг друга всем сердцем.

— Однако любовь и счастье в браке не всегда сопутствуют, — произнёс Мелехов всё тем же тоном. — Мою жену, Ефросинию, для меня выбрал отец. Мы женились без любви, но прожили вместе счастливые тридцать два года, пока болезнь не забрала её у нас…

Мелехов прервался, чтобы с дружелюбной улыбкой ответить на поздравления подошедших к нему волшебников. Когда же он повернулся обратно к Александру, его лицо было строгим.

— У меня есть ещё одна дочь, чьим счастьем я озабочен. Зная, как я люблю Машу, что держу её за родную, мои деловые партнёры предлагают своих сыновей ей в мужья. И в то же время есть вы… — Мелехов обвёл Александра долгим взглядом с головы до ног. — Признаю, как человек вы мне импонируете почти во всём. Но ваша семья ещё более спорная, чем у Николая. И если в случае Назаровых было относительно легко закрыть глаза на тёмные пятна — тех предателей и наёмников, чьи имена мы стёрли из истории, — то в вашем случае так легко не отмыться. Ваши родители, в особенности отец, были знамениты… Однако вы сами не похожи на радикала, и это, скажу вам по правде, единственная причина, почему я в принципе веду с вами этот разговор. Я не такой, каким был господин фон Хафнер — я не закрою глаза и не отвернусь, если моя дочь попробует связать себя с человеком, который намерен лезть под Авады за утопию.

Александр внимательно выслушал его, ничего не говоря. Когда Мелехов закончил, Штайнер с уважением склонил голову.

— Я понимаю ваши тревоги, Константин Аркадьевич. Однако я в самом деле не радикал и не собираюсь им становиться. Все изменения, которые я хочу принести в Германию и Европу в целом, я собираюсь претворять в жизнь путём дипломатии, не войны. Я не стану утверждать, что не пойду в политику, потому что это ложь. Но я не буду действовать методами своего отца — его и Гриндевальда поражение научило меня многому. Что касается Марии… — она была там, в толпе — танцевала с друзьями, такая счастливая и лёгкая, лучащаяся теплом. — Я люблю её больше своих убеждений. Я жизнь положу, чтобы сделать её счастливой.

Совершенно неожиданно Мелехов улыбнулся.

— Что ж, ваша позиция мне ясна и приятна, Александр.

У Штайнера слегка отлегло от сердца.

— Рад это слышать. Я знаю, как важны для Марии ваше мнение и одобрение, — и, поклонившись, он торжественно произнёс: — Константин Аркадьевич, я прошу у вас разрешения сделать Марии предложение.

— И я вам его даю, — ответил Мелехов. Александр широко улыбнулся и, вновь поклонившись, повернулся было, чтобы найти Марию, но голос Мелехова его остановил: — Ещё одно слово. В ваших же интересах, мой юный друг, оказаться именно тем, кого Маша в вас видит и к кому испытывает чувства. В противном случае вы рискуете, сильно рискуете.

И, коротко кивнув застывшему Александру, он отошёл к главному столу, за которым сидели жених и невеста. Проводив его взглядом, Александр глубоко вдохнул и выдохнул несколько раз, а после решительными шагами направился к Марии. Та как раз отдыхала за столом после череды весёлых танцев. Возле неё вился какой-то парнишка лет семнадцати, но под взглядом Штайнера испарился.

— Саша! — Мария встрепенулась и протянула к нему руки. — Ты где попадал? Я волновалась.

— Мне нужно было уладить некоторые вопросы, — расплывчато ответил Александр. Аккуратно сжав её руки в своих, он притянул девушку к себе. Глаза Марии заблестели.

— Пригласишь меня потанцевать?

— Прогуляться, — ответил Александр и, не дожидаясь удивлений или возражений, утянул её прочь из бального зала — по коридору и направо, через высокие дубовые двери, распахнутые сейчас, на улицу, в прекрасный зимний парк. Там в густеющих сумерках уже бродили те, кто устал от плясок или шума компании; в основном — молодые пары, но было и несколько пожилых волшебников, что-то обсуждавших на пониженных тонах, сбившись в тесную группу. Не обратив на них большого внимания, Александр провёл Марию под переливающимися красно-синими и бело-зелёными гирляндами по алее вглубь парка, пока дорожка не вывела пару к заледеневшему озеру. На самом краю его, за кустами можжевельника, притаилась беседка, где молодые люди и укрылись от посторонних глаз.

Устроившись рядом с ним, Мария прижалась к Александру боком — она часто мёрзла, а он согревал.

— Ты устал от праздника? — проникновенно спросила Мария.

— Нет, — покачал головой Александр, заглядывая в её глаза — их васильковая синева была потрясающе мягкой, нежной, тёплой. — Я хотел поговорить с тобой.

— Поговорить?.. — Мария резко выпрямилась, обвела его встревоженным взглядом. — Ох, Саша, ты так серьёзен… Что-то случилось? Ты и пан Свидерский всё же рассорились?..

— Нельзя рассориться с тем, с кем никогда не приятельствовал, — отмахнулся Александр. — Нет, Мария, дело не в Свидерском или ком-то ещё. Дело во мне… в моих чувствах.

И прежде, чем девушка успела опомниться, он опустился перед ней на одно колено.

— Мария, — произнёс Александр, доставая из кармана коробочку, обтянутую тёмно-синим бархатом, — я не мастер изящных выражений, поэтому никогда, наверное, не смогу выразить словами всё то, что чувствую к тебе. Однако свою любовь я готов доказывать тебе каждый день до конца жизни, — он открыл коробочку и протянул ей — бледной, взволнованной. — Мария Ровинская, согласитесь ли вы оказать мне честь и стать моей женой?