Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

— Знаем, знаем, — пробурчал я себе под нос. — Дверь в иное измерение или местоположение.

— Василий, дай послушать, — насмешливо подмигнул мне Враххильдорст, перебравшийся-таки со своего стульчика прямо на стол, поближе к овальному блюду с пирогами и печеньем. — Мы знаем, что ты знаешь, и ты знаешь, что мы знаем, так что нечего строить из себя самого умного, потому что ты и так, наверное, самый умный или, по крайней мере, удачно им кажешься, а… — он не договорил, не выдержав и запихав себе в рот сразу целую печенину.

— Мы оказались опять на Гирнаре, а это была именно гора Гирнар, — воспользовался нашей заминкой Оллисс Ушранш. — И когда прошёл первый шок, первые слёзы радости и обиды (Ваалисса разыграла мне такую замечательную семейную сцену, впрочем, первую и последнюю), мы, наконец-то, встретились по-настоящему — раз и навсегда. Все последующие дни моя жена — теперь уже действительно моя жена! — поведала мне обо всём, что произошло за эти три жуткие, как она выразилась, года. После моей «гибели», — захлёбываясь чувствами, рассказывала она, — был объявлен роскошный, но недолгий траур, плавно перетёкший в международные смотрины — так теперь это называется? — дабы утешить и отвлечь царевну. Во дворец неиссякающим потоком хлынули многочисленные женихи. Поначалу, чтобы выбрать достойного, их хоть как-то испытывали: требовали допрыгнуть на коне до царского окна, отгадать три загадки, пойти туда, незнамо куда, принести то, неведомо что, жар-птицу поймать, в кипящем молоке искупаться — да мало ли можно придумать всякой всячины?! Кстати, трудные задачки измысливал сам царевич Ван: как потом стало понятно, для того, чтобы оставить принцессу перед единственной кандидатурой — своей собственной. Он даже к звёздам воззвал, чтобы, так сказать, они провозгласили небесную волю. Они и провозгласили: что смерть жениха перед свадьбой — плохой знак, предвещающий прекращение всего царского рода; что не сыщется более жених, а если вызовется кто-нибудь, то тоже погибнет, как и первый (претенденты все вмиг и разбежались); что на принцессе лежит проклятие; что снять его, а заодно и хоть как-то спасти положение может кто-нибудь из её родных (а кроме брата и нет никого). Нужно лишь соединить руки истинных детей царя, а не то не избежать беды, болезней, мора, саранчи, разбоя, безумия, пожаров, потопов, засухи, голода и нашествия кровососущих мёртровойвов. Ваалисса отказалась (мыслимо ли идти против заповедей божественных?), и через месяц заболел её отец, царь Муваталлирс. Смертельно. Если выйдешь за меня замуж, — нашептывал Ван, — смогу исцелить нашего батюшку. Молчи, молчи, — плакала она, не в силах перешагнуть через свою душу… Но делать нечего, пришлось согласиться: отец есть отец. Да и народ разволновался (ясно дело, кто же хочет чумы, порчи и воскреснувшего мёртровойва на ближнем кладбище?). Заплела волосы в невестину косу, одела давно сшитые для прежней свадьбы наряды, венец жемчужный, серебряные туфельки и…

— А тут, откуда ни возьмись! — заулыбался я. — Как снег на голову!

— Да, можно сказать и так, — согласился кайшр, безотрывно глядя на свою жену, такую спокойную и безмятежную, будто рассказ никак её не касался. Она чуть склонила набок свою увенчанную прической голову и, спрятав в уголках губ таинственное выражение то ли ускользающей улыбки, то ли грустного понимания, так же безотрывно смотрела на него в ответ. Я вдруг понял, что за всё это время она так и не произнесла не единого слова и, кажется, вообще не собиралась говорить.

— Ахх, — тихо вздохнул фианьюкк. — Где ты, моя Тэйя?..

Я посмотрел на его тощую фигурку, перевёл взгляд на Оллисса Ушранша и неожиданно спросил:

— А как вы стали таким? Ну, таким…

— Костлявым? — усмехнулся кайшр. — Кошмарным Кощеем Бессмертным? Ужасом, которым до сих пор пугают маленьких детей? Да уж… — он ненадолго замолчал, поглощённый своими воспоминаниями. — Погоди! Не будем торопиться. Даже в сказках важен порядок. Так вот. Чем счастливее время, тем оно короче. Первые восторги встречи подхватили нас и возвысили до небес: мы, наконец-то, были вместе! Что ж, счастье не перескажешь, как и не перескажешь любовь, но невозможно, увы, невозможно постоянно витать в облаках, тем более, когда на ногах стопудовыми гирями повисла беда, а сердце разрывается между любовью, долгом и тревогой. Мы, как бы ни были счастливы, не могли забыть, что во дворце остался умирающий отец Ваалиссы, и ему была нужна немедленная помощь. На чужой беде свой дом не выстроишь… — он вздохнул и обвёл нас внимательным взглядом. — Слышал ли кто-нибудь из вас о целебных мультитрансфирующих плодах дерева Бо? (Мы переглянулись и озадаченно промолчали.) Нет? Они круглые, чуть кислые, очень сочные, размером с… голову уважаемого Враххильдорста (тот хмыкнул и перестал жевать), с одного края серебряные, с другого золотые — не видели?

— Молодильные яблоки, что ли? — предположил я. — Или персики бессмертия?

— Бессмертия? Нет, это вряд ли, — покачал головой Оллисс Ушранш. — А на яблоки действительно похожи. Ты прав, люди их как-то так и прозвали — то ли наливные, то ли молодильные. Впрочем, неважно как называть, важно то, что такое дерево росло, да и до сих пор растёт на моей горе. Правда, теперь оно почти не плодоносит. Тогда же Ваалисса сорвала одно «яблоко» и тёмной ночью отправилась во дворец — конечно же, не пешком: она не шагала по лесам и долам, по лугам и болотам, её прекрасные ноги больше ни разу не коснулись обычной земли, нет — она вступила в созданную мною волшебную дверь, как у вас и у нас говорят — «портал», и очутилась прямо в опочивальне своего отца.

Ваалисса вздрогнула и едва уловимо взмахнула пальцами, будто желая что-то добавить.

— А может, хозяйка сама? — вырвалось у меня. — Как хотелось бы услышать её голос…

— Нет! — резко оборвал меня кайшр, слишком резко, но, заметив моё смятение и непонимание, вздохнул и тихо добавил: — Не волнуйся! Ты слышишь рассказ из первых уст, ибо я лично наблюдал, находясь у портала с другой стороны, как моя жена неслышно подошла к спавшему Муваталлирсу. Стояла глубокая ночь. Душная тишина, раздираемая прерывистым дыханием умирающего, сопение кроватного мальчишки, гревшего старческие ноги царя, да приглушенные смешки стражников, игравших за дверью в пиарсы. Ваалисса сдавленно вскрикнула и приникла к груди отца. Тот застонал и с трудом приоткрыл глаза. Мальчишка невнятно забормотал во сне и недовольно перевернулся на другой бок. Батюшка, батюшка, — шептала она, — это я, твоя маленькая Инь, Ваалинь Исса Анн. Я здесь. Я с тобой… Я пришла, чтобы вылечить тебя… Батюшка, ты слышишь меня? Очнись!.. Тот что-то ответил, неразборчиво, облегчённо. Моя… Моя… — дальше было непонятно, но, приговаривая, Муваталлирс чуть приподнялся и, наконец, встретился с Ваалиссой взглядом. Та вдруг заторопилась, смеясь и плача одновременно, достала яблоко и поднесла его к губам отца. Он неожиданно легко откусил кусочек, потом ещё и ещё. С каждой секундой его лицо всё более изменялось, розовея, разглаживаясь и наливаясь теплом. Моя единственная доченька, — отчётливо произнёс он, отбрасывая со своего лба уже неседые пряди. — Ты вернулась?.. Договорить он не успел. Пронзительно завопил ни с того ни с сего проснувшийся мальчишка. Визжа, как недорезанный поросёнок, он кубарем скатился с кровати и бросился к закрытой двери. Та гулко распахнулась ему навстречу, обвально впуская яркий свет, вопли, сутолоку… Скорее!!! — закричал я Ваалиссе, но та и так уже бежала ко мне, впопыхах уронила яблоко, охнула, бросилась искать. Не надо! Я прыгнул внутрь и, схватив её за руку, потащил к порталу. Верни мне дочь! — вдруг грозно проревел нам вслед выздоровевший царь. — Верни, а то я тебя!.. Что он пообещал со мной сделать, мы не расслышали. Портал исчез, мы вернулись назад — хотелось бы добавить «благополучно», если бы не плакавшая навзрыд жена и угрозы, полученные вместо благодарности.