Елена Дорошкевич - Крик дафэна [СИ с издательской обложкой]

«Да! — звонко выкрикнула я, опережая своего мужа, и его „нет“ застыло у него на губах. — Да…» — чуть тише повторила я, и почувствовала, как иссяк родник звуков в моём пересохшем горле. А Я-Баи уже подняла свои кряжистые руки, хватко перебирая пальцами, будто вытягивая из моей шеи невидимую пряжу. «Да! — произнесла я в третий раз, но лишь взглядом, молящим, извиняющимся, обещающим: — Всё будет хорошо, милый, верь мне!»

«Не сердись! Поздно сердиться: она приняла это решение сама, — безапелляционно провозгласила Я-Баи, обращаясь к моему встревоженному мужу, — и тебе придётся последовать ему! Никуда не деться — вы теперь одно целое! Ваалисса отдала часть себя, чтобы ты жил — ты и живешь! Но!.. Вы, да будет тебе известно, должны быть вместе, иначе связующая вас нить порвётся, сила иссякнет, и ты, всё-таки, умрёшь, — она по-хозяйски оглядела нас обоих, чему-то кивнула, осмотрелась вокруг и бодро добавила: — Стену защитную вам, что ли, выстроить? Ладно! — она звучно хлопнула в ладоши. — Эта гора будет в полном вашем распоряжении, а чтобы не шлялись тут всякие алчные да хитрые, я сделаю её недосягаемой — пусть идут любопытные в тридевятое царство да за тридевять земель, и так ничего и не разыщут!!!»

А как же дойдёт сюда мой будущий приёмный сыночек? Эта мысль заставила похолодеть моё сердце и сжаться безголосое горло. Матушка Я-Баи, как же так?! Она поймала мой взгляд и кивнула:

«Он придёт. Он обязательно придёт, — она подошла и погладила меня по щеке. — Человек помнит зло, но Время его не помнит. Время знает добро, ибо Время есть Сами… Боги, — и старуха, согнув в локтях руки, ткнула два указательных пальца в небо. — Верь и жди: грех твой растворится в веках! Прощай, моя девочка, ты теперь не принадлежишь земле, и царство твоё — только гора Гирнар. Год или тысяча лет здесь будут подобны полёту мотылька — столь же неуловимы и призрачны. А чтобы ты могла хоть иногда говорить, я создам для тебя сказочный сад — пой в нём, птичка моя! Там ты будешь, как прежде — юной и беспечной. Его шепчущие пески будут вести с тобой тихую беседу, и твой голос ненадолго возвратится к тебе».

Оллисс Ушранш улыбнулся и вздохнул с облегчением.

«Рано радуешься, — покачала седой головой старуха. — Вход туда для тебя, чужак, закрыт, иначе своими мыслями и чувствами ты вдруг да ненароком ещё разрушишь это зыбкое место. Да и зачем вам разговаривать-то, а? Истинная любовь не нуждается в словах. Так-то, детки мои!» — она каркающе рассмеялась и, взмахнув рукавами, растворилась в воздухе. Вслед за ней встала и серая волчица, тряхнула густой шкурой, потянулась и расплылась зыбким прохладным туманом.

Мы остались одни. Впрочем, нет, не совсем одни: из открытого окна на нас взирала безразличная ко всему Госпожа Вечность.

— Вот это да, Василий! Я понимаю — заснул, но чтобы лицом в салате?! Любишь, чтобы сразу и мягко, и сытно? — ловкие пальчики Враххильдорста щипали и теребили моё ухо. Второе ухо удобно покоилось в блюде с зеленью и тёртой морковью, а самое главное — в пахучем белом соусе, который изрядно успел заляпать мне голову. Я с чмоканьем выдрался из тарелки и растерянно замер, не зная, что же делать дальше.

Громко расхохотался Горынович, беспардонно тыча в меня пальцем. Ему что-то тихо выговарил фианьюкк, но разошедшийся Зорр его не слушал.

Сзади меня раздались лёгкие шаги, и мне на затылок опустилась рука. Я обернулся: за мной стояла Ваалисса и ласково улыбалась.

Мои волосы и щека вновь были чистыми.

— К сожалению, ты проспал почти весь мой рассказ, — услышал я голос Оллисса Ушранша. — Повторяться не буду, уж извини! Попроси кого-нибудь на досуге — пусть потом тебе заново перескажут.

— Не надо! Мне кажется, что я и так знаю, — я внимательно посмотрел прямо в глаза интуитивно насторожившемуся хозяину, — что произошло в тот день. Я сам видел, что… — я растерянно оглянулся на Ваалиссу и молча пожал плечами. Так бывает нестерпимо неловко, когда на полном ходу, неожиданно, прежде всего для самого себя, вклиниваешься в чью-то личную жизнь, будто влезаешь в грязных сапогах на чужую кровать, да ещё прямо к спящим супругам. Странно, но они не смутились и не озадачились, а лишь спокойно, многозначительно переглянулись и так ничего и не сказали.

— Знаешь, так знаешь, — каким-то слишком равнодушным тоном подытожил кайшр. — Тебе же и хуже: чужое знание, что утюг в кармане — вниз тянет, штаны рвёт, к тому же порою жжётся.

— Так и заберите ваш утюг, — пробормотал я себе под нос, ни на кого не глядя. — Оно мне было надо?

— Всё теперь! — кровожадно ответствовал хозяин. — Надо, не надо, а назад — никак.

Я оглянулся на своих товарищей: те ненавязчиво прислушивались, впрочем, не забывая ковыряться в своих тарелках, усиленно создавая видимость непринуждённой обстановки. Фастгул'х переместился в нижний ярус, сидя теперь верхом на своём ненаглядном Иичену и старательно теребя его длинную шею. Тот, млея, жмурился и изредка выдавал то ли бульканье, то ли урчанье.

— Значит, там внизу, в шепчущем саду мы разговаривали с настоящей Ваа… — я смутился и, повернувшись к самой Ваалиссе, добавил: — С вами? Ну, конечно же, с вами. А как же Ядвига Балт… почтенная Я-Баи? Она сюда больше не приходила? Не может быть, чтобы ваша судьба была ей безразлична! Столько лет прошло, и неужели она ничего не смогла придумать? А… — я чуть было не сказал «мальчик так и не пришёл», но вовремя спохватился, заёрзал и смутился окончательно.

Нет, — печально качнула головой Ваалисса, отвечая на все мои вопросы сразу. Нет, нет и нет.

— Старуха здесь ни при чём, — чуть раздражаясь, вставил Оллисс Ушранш, притягивая к себе взглядом жену, которая бесшумно подошла к нему и села рядом. — Долгожданный… претендент так и не явился. Помощи нет: до своих мне ни за что не докричаться — без потерянного прибора! — он бросил стремительный взгляд на лежавший между тарелками Фатш Гунн, — трансульвопль не работает. Хоть на молекулы изойдись — там (он горько ткнул в потолок костлявым пальцем) меня никто не услышит.

— Там? — я тоже посмотрел сначала вверх, потом в сердито-печальные глаза кайшра, печаль которых многократно множилась ещё и очень выпуклыми стёклами очков, на приникшую к нему жену, на Фатш Гунн, пожал плечами и вдруг с облегчением произнёс: — Так он — ваш? Ну и возьмите его себе на здоровье! — чуть помолчал и добавил: — Мне не жалко.

Стало необыкновенно тихо. Даже Фастгул'х перестал возиться со своим иичем, лишь громогласно и торжественно возлежал на обеденном пьедестале враз потяжелевший и как бы даже увеличившийся в размере виновник тысячелетних событий и нашего теперешнего разговора.

— Ну, что же вы? — удивился я, оглядываясь на изумлённо молчавшего кайшра, так и не двинувшегося со своего места. Встал сам и, прихватив теперь чужой мне жезл, направился вкруг стола к взволнованному хозяину. Тот, с грохотом отодвинув кресло, поднялся навстречу. За ним, как тень, последовала и Ваалисса.