Антон Орлов - Золото Ларвезы

– Мейлат, тебе нравится моя музыка? Ты у нас невкусняшка, но слух-то у тебя есть…

– Хорошая музыка, Нетосур, – вежливо отозвалась девушка.

На качелях захихикали.

– Если дурного ишака за хвост потянуть, он и то получше споет, – фыркнула новенькая.

– Ой, а это кто? – с деланным удивлением протянула Жиленат, как будто только сейчас ее заметив. – Еще одна невкусняшка в придачу к Мейлат? Или она из тех, в ком что-то есть?

– Ты что сказала, тупая шея? – обиделся на критику Нетосур, поначалу лишившийся дара речи.

Клименда шагнула к нему и выхватила инструмент, а когда музыкант вскочил, огрела его жалобно тренькнувшей маранчей пониже спины.

– Хоть одну задницу надрала! – объявила она с мрачным удовлетворением. – Хоть и не ту, но тоже поделом. А ну, пошел отсюда, пока добавки не схлопотал!

Нетосур отступил, пятясь, в боковую аллею, на его лице застыло по-детски растерянное выражение: такого отпора он ни разу не получал.

– Кому еще вздрючку? – Клименда развернулась к качелям. – Вижу еще две тупые шеи!

Ринувшись в атаку, она подскочила с тыла и спихнула Жиленат с Тобишем с подвешенной на цепях скамеечки в траву.

– Щас и вам перепадет!

– Она бешеная! – взвизгнула Винная Жиленат и кинулась бежать, потеряв вышитую туфлю.

Тобиш бросился за подружкой, напоследок ему тоже досталось музыкальным инструментом по заднице, после чего Клименда зашвырнула маранчу в кусты. Оттуда выпорхнула маленькая флирия, суматошно трепеща стрекозиными крыльями.

– Видела? Вот как с ними надо! – новенькая уселась на отвоеванные качели. – Ты глаза-то разуй, они же все немочь худосочная, в чем только душонки держатся. Ты их всяко поздоровее, так чего им спуску даешь? А все потому, что не умеешь себя поставить! Держись возле меня, тогда не пропадешь.

Мейлат благодарно кивнула, глаза щипало от подступивших слез. Пусть это не встреча с доброй волшебницей, которая может сделать ее кровь сладкой и желанной, но все равно настоящее чудо.

Почти израсходованный амулет для связи Глодия захватила с собой, потому что не любила разбрасываться добром: цацка с ноготок, вдруг на что-нибудь сгодится? Вот и сгодилась… Когда угробище начало хвастать своими срамными подвигами, «Ментальный почтальон» внезапно заработал, и она тоже все-все услышала. Хвала богам, рядом не было никого, кроме Мейлат, а то здешние могли бы что-нибудь заподозрить.

«Дурень, ой, дурень… Болтают, если господин Тейзург помрет, он станет не обычным покойником, а демоном Хиалы, и хоть ты его убей, от расплаты не отвертишься. Живой или мертвый, он до тебя доберется, и тогда я только порадуюсь, боги и псы свидетели! «В сто раз круче поимелова со Щукой и девками из борделей» – ты, засранец поганый, что хотел этим сказать?.. Я твои зенки бесстыжие выцарапаю и еще кой-чего оторву, а остальное отдам господину Тейзургу на расправу, ежели с ним тебе круче! Уж если я тебе Щука, я и поступлю с тобой, как щука! Одна радость, что мы с тобой уже в разводе, хвала Радетелю. А из-за того, что ты государственные деньги в море выкинул, Ложа теперь всю Ларвезу вдвое-втрое налогами обложит, об этом ты своей дурной башкой подумал?»

Разъяренная до белого каления, она вместе с Мейлат вышла в парк, и там подвернулись те худосочные недоумки, которым она от души наваляла. Маловато наваляла, душа просила еще, но потом они встретили других таких же – этих Глодия отчихвостила на словах, обстоятельно высказав, что о них думает.

Мейлат решила, что новенькая взяла ее под защиту. Этой несчастной дурехе Глодия слова худого не сказала: в самый раз подвернулась, ей позарез нужен своей человек в этом упырьем гнезде.

На закате ее повели в башню Дахены. Свернутую в узелок нижнюю юбку с зашитыми амулетами она оставила на хранение Мейлат: вурваны могут почуять магические артефакты.

На ней было струящееся одеяние из белого шелка, ее сопровождали Юлур и Дихарья – парень и девка из старожилов, до того изможденные, что если б не шевелились, впору принять их за мертвяков, зато главные над остальными людьми.

Убранство в башне оказалось такое шикарное, что Глодия аж рот разинула, но быстро вспомнила о том, что она тоже не из простых – горожанка, алендийская дама, да и на королевском троне посидеть успела – и постаралась изобразить на лице достойное выражение, как наставляла госпожа Армила, учившая их с Салинсой хорошим манерам.

Если в людском доме повсюду смесь бедняцкого убожества и потрепанной роскоши из вторых-третьих рук, то здесь все первостатейное: яшма, перламутр, черный и белый мрамор, кованое золото, мозаики из драгоценных камней, сверкающие занавесы из нитей с нанизанными хрустальными бусинами или отборным жемчугом.

«Ишь ты, умеют пустить пыль в глаза, чтоб каждый подумал: богато живут господа Проглоты, которые на вершине пищевой цепочки, это вам не какие-нибудь людишки», – сделала вывод Глодия.

То, что происходило дальше, смахивало на дурной сон. Вспомнились те подосланные Лормой амуши, которые вырвали у нее из чрева нерожденного ребеночка, и ее бы тоже замучили насмерть, если б не подоспела Зинта со своим священным кинжалом. Куда весь кураж подевался – она словно обмерла, руки-ноги стали как ватные, могла только беспомощно дергаться и тихонько выть от боли.

Вурваны не собирались ее убивать, они всего лишь ее вкушали . Передавали друг дружке, словно медово-сырную лепешку на празднике Солнцеворота, от которой каждый должен откусить, чтобы в доме воцарились достаток да согласие. Нарядное платье сорвали, оставили нагишом. Умно поступила, что отправилась на это поганое пиршество не в юбке с амулетами, а то бы прощай ее тайный арсенал.

Болела израненная их клыками шея, изжеванные запястья и порезы по всему тему. Порой кто-нибудь ронял снисходительным тоном ценителя: «Какая ты лакомая штучка», а в остальном они разговаривали между собой на незнакомом языке. Сурийский Глодия с помощью амулетов усвоила, но вурванскую речь не понимала – наверное, что-то древнее. Их иссохшие аристократические лица после порции свежей крови становились гладкими и юными, иные сразу же удалялись парами, а то и тройками, чтобы любиться в соседних комнатах. Юлура и Дихарью тоже вкушали, но больше всего мучений выпало на долю Глодии.

Когда все закончилось, эти двое завели ее в отдельный закуток, смазали укусы и порезы каким-то прохладным снадобьем, от которого боль немного утихла, помогли надеть платье и замотали ей шею шарфом – уже не белым, а вышитым. Голова кружилась, ноги заплетались, обратно в людской дом ее вели под руки. В комнате уложили на кровать, но лежать было больно, все тело – сплошная рана.

– Выпей лекарство, – глядя на нее нерешительно и в то же время с жадным любопытством, Мейлат протянула кружку. – А потом я смажу тебя мазью, от которой к утру станет лучше, вот увидишь. Счастливая ты, как я тебе завидую…