Ричард Морган - Хладные легионы [litres]

Эгар нахмурился. Снова взглянул на статуи. Теперь он увидел, что их пять: четыре образовали подобие кольца, а пятая стояла более-менее в середине.

Он такое уже видел.

Ростом с маленькую женщину или ребенка. Грубая резьба, черты лица едва различимы. Коротенькие руки распростерты, будто для равновесия. Похожи на манекены для отработки стрельбы из лука, но темные, сделанные из какого-то твердого материала и опрокинутые на пол.

Память всколыхнулась, и сквозь зыбкую пелену кажущегося сходства проступили высокие скалы подлинного узнавания.

Резкий серый свет.

«Это что-то вроде маяков, которыми пользуются двенды». Арчет наутро после битвы упирается сапогом в перевернутую статую, лежащую лицом в трясине. Чернокожая воительница пинала изваяние каблуком, будто выпуская остатки ярости. В свете утра отчетливо виднелась обработанная лекарем рана на ее виске. «Болотные обитатели сделали их давным-давно. Они как-то образуют связь. Наверное, это имеет отношение к разновидности использованного камня».

Он толкнул Харата локтем.

– Откуда взялись эти штуки?

– Какие еще штуки… – Тут ишлинак увидел, на что он показывает. – А-а. Ух ты! В прошлый раз их было всего две. На вид дешевое дерьмо. Резьба хуже, чем у воронаков, и это кое о чем говорит.

– Это глиршт, – рассеянно сказал Эгар. – Наомский камень. Они их расположили… ну да, так и должно быть… по сторонам света, верно?

Юноша пожал плечами, хмыкнул.

– Может быть. Хочешь поглядеть, где они держат рабов, или нет?

– Да-да, точно.

Но, следуя за Харатом по галерее к другим гниющим дверям, он все время бросал взгляды через плечо. И даже после того, как они покинули зал, приземистые черные каменные статуи продолжали маячить перед его мысленным взором, словно маленькие злые куклы.

Через некоторое время бакланам, кажется, наскучивает его общество. Они неуклюже спрыгивают со скалы, на какое-то время ставшей их общим убежищем, и один за другим исчезают в глубине. Последний бросает на Рингила косой взгляд, прежде чем нырнуть. Издает сухой крик – прощается? – и исчезает. Рингил салютует ему вслед флягой.

Подносит к губам и обнаруживает, что она пуста.

«Неудивительно, что они ушли».

Какое-то время он сопротивляется очевидным выводам, которые из этого следуют. Скала под ним до странности податлива, удобна, и будто нет причин…

Ну, не считая тошнотворного, серо-белого сияющего пятна, что проступает на восточном краю неба.

«Что-то приближается, Гил. Лучше не попадайся ему под ноги, когда оно прибудет».

Он делает усилие и встает. Чуть покачивается от того, что внезапно поднялся на такую высоту. Таращится вниз, вслед бакланам, но ничего не видит, кроме сумерек и морской воды, от которой разит. Пожимает плечами. Тот факт, что они – морские птицы, а он – нет, в конечном итоге кажется не таким уж важным. Делает широкий шаг вперед и ныряет следом за недавними собутыльниками. С плеском погружается в…

Впрочем, это не вода – слишком неплотная и быстрая субстанция. Но на краткий миг Рингилу кажется, что он видит, как поднимаются пузырьки, и дыхание возносится молочным следом к серебристой поверхности, потревоженной его вторжением. Краткое, холодное покалывание, будто брызги ледяной воды в лицо, а потом из мглы на него по-акульи бросается нечто.

«Твою мать!»

Он успевает мимоходом заметить круглый рот, разинутый достаточно широко, чтобы проглотить его голову целиком, непрерывное кольцо единственной натянутой губы и выдвинувшиеся в горле концентрические круги зубов. Это акийя, одно из тех существ, которых Ситлоу и Рисгиллен называли «мерроигай». Позади кошмарной головы виден намек на гибкое, почти человеческое тело, разделяющееся на длинные, извивающиеся конечности с плавниками. Гладкая мускулистая рука, метнувшись вперед, пытается схватить Рингила когтями, вероятно желая спасти его от падения, но он отдергивается от этой руки, словно ребенок от лапы Болотного Призрака, и продолжает падать.

Еще глубже.

Если над ним когда-нибудь и была поверхность, она давно исчезла. Тьма сдавливает, будто кольца гигантского змея из легенды. Дыхание – это усилие, заставляющее его неглубоко всасывать воздух через дрожащие губы. Глаза болят от вглядывания в темноту, но что-то не дает им закрыться. Чувство, что «что-то приближается», не покинуло его – Рингил чувствует, как нечто падает вслед за ним, разевая огромные челюсти во мгле. И он… прижат, уже не падает, а скорее висит на каком-то замысловатом столе для пыток, чьи форму и размеры пока не может рассмотреть.

Из глубины всплывает что-то бледное и светящееся.

Несколько мгновений он думает с содроганием, что это медуза – одна из тех гигантских, которых иногда выносит на берег в Ланатрее во время летних штормов. Внезапно вспоминает, как восьмилетним мальчиком бродил в рассеянном одиночестве – что случалось все чаще и чаще – по влажному от дождя песку среди горбатых и трясущихся полупрозрачных холмов, которые были почти одной с ним высоты. В то раннее утро, прежде чем в душе взыграл упрямый прагматизм, он несколько жутковатых мгновений верил – хотел верить, – что это трепещут сбежавшие души китов, убитых гарпунами где-то вблизи Хиронских островов.

Они ими не были.

А прямо сейчас – он встряхивается, возвращаясь к реальности, – перед ним не медуза.

Это камень.

Штуковина будто успокаивается, когда ее узнают, и начинает прыгать вверх-вниз у его ног с собачьей преданностью. Хочет дружить. Это мягко поблескивающий кусок барельефа шириной с грудь крупного мужчины, на обращенной вверх стороне что-то написано на старом мирликском. Рингил слегка наклоняет голову, расшифровывая слова:

«…и Ключи от Города, что величественнее…»

Похоже на украшение, которое можно увидеть на стене разрушенного храма в более старой, болотной части города; зловещего, некогда стоявшего особняком святилища, поглощенного морем современного строительства, по мере того как росли процветающие окраины Трелейна – кое-где в таких местах каменная кладка очень старая, на века превосходит нынешнее наомское владычество.

«…Ключи от Города…»

Камень вздрагивает и приподнимается, словно его затаскивают на борт корабля усталые матросы, обмотав веревками. Вот он останавливается на высоте колена, нерешительно подпрыгивает туда-сюда и опять поднимается, будто пес, который обознался, но теперь спешит на зов подлинного хозяина. Мысли в голове Рингила расплывчатые и неопределенные: может, слова вовсе ему не предназначены, он прочитал их по ошибке, и эта встреча человека с камнем – оплошность провидения или демонический умысел, вроде тех моментов, когда меч соскальзывает со щита, не расколов его, или воин, уверенно замахнувшись боевым топором, поскальзывается в грязи и падает на задницу, не завершив удар. Тот, кто не смел рассчитывать на милость, получает помилование, а город, который должен был выстоять против осаждающей орды, подвергается разграблению – все потому что в Книгу Дней вкралась ошибка и так далее, и тому подобное.