Александр Гром - Приключения Алекса

Всю зиму и вот уже часть весны чувство неизвестности глодало души веселой компании, — не удержавшись, я тяжело вздохнул, невольно привлекая испытующие взгляды друзей, — да, пора бы пролить свет на происходящие в мире события. Пора…

В течение последующих дней и недель не случилось ничего из ряда вон выходящего. Мы ехали быстро или медленно в зависимости от рельефа местности, а вокруг, будто декорации в театре, менялся ландшафт, все более насыщающийся разнообразными красками идущей полным ходом весны. Мы порой болтали, не забывая зорко поглядывать по сторонам, порой предавались размышлениям, воспоминаниям. Зачастую это добавляло грусти в глазах. Беззаботным остался лишь неунывающий Рыжик, рехнувшийся на своем последнем по счету хобби: измышлению анекдотов, где главными персонажами, естественно, фигурировали его друзья. Вот, например, один образец доморощенного «таланта» великого юмориста:

— Впоймали Алекса инквизиторы, само собой, приговорили к сожжению. А бедняга горько плачет и просит: «Святые отцы, позвольте сапоги снять. Новые они у меня, жалко, понимаете ли. Вещь-то хорошая…»

Да-а, следует признать — у Рыжика своеобразное чувство юмора, присущее, так сказать, только ему. В качестве доказательства — еще несколько примеров «творчества». Про Джона — коротко: «Каланча — ошибка природы. Каланча — стопор цивилизации. Каланча — трезвенник. Каланча — девственник». Теперь на другую тему: «Пришел янит Сен в церковь, глядь, а там, среди лика прочих нет его святого. Обиделся немного Сен, спалил церковь». Или: «Встретились как-то Сен с Карлом, сели в карты играть. Целый день сидят, дурят друг друга по-черному, бранятся. Дело уже до драки дошло. И тут они друг друга узнали».

Ну и так далее и тому подобное, характерное лишь для индивидуальной фантазии Рыжика.

Янит охотно слушал всю эту чушь, отлично понимая: она развлекает компанию: Впрочем, это не мешало ему в конце каждого сольного представления гнома выступать в роли критика, говорящего почти одну и ту же фразу:

— Сии речи — прискорбная ересь язычника, бродящего в потемках. Прости тебя Господь Бог, сын мой. Ты ведь не виноват, что таким родился…

В словах монаха сквозила явная, с намеком, ирония. Но никаких обид не было и в помине. Обоюдные шутки звучали без всякой злобы или желания оскорбить. Просто с их помощью мы поддерживали бодрый тонус нашей странствующей компании.

В последних числах апреля на западе показались могучие синие хребты, чьи островерхие вершины окутывали шапки белоснежных облаков. Монах, долго глядевший в ту сторону, заявил, что это, вероятней всего, Алинорские горы. А значит, где-то там раскинулось Ирлское плоскогорье, владения славного королевства Алинор, ныне лежащего в руинах. Оно долго держалось в кольце неумолимых врагов, по странной причине не затронутое лихом тех лет — страшным поветрием. Вполне возможно, тут сыграли роль удаленность от большого скопления городов, обитание высоко в горах, подразумевающее чистый воздух, свежую кристальную воду из недр. Все же в итоге Алинор пал, так и не склонив головы. Как поется в балладе:

Обидно, но с самого начала участь его была предрешена. В одиночку никто не выстоит против нависшей над миром Тени и ее верных холуев. Разве что Рыжик, если поверить всем рассказанным им невероятно героическим историям.

Невольно усмехнувшись, я зыркнул на гнома, покачивающегося неподалеку в седле. Болтливый прохиндей не изменил своему амплуа, выступая с новым репертуаром басен и небылиц. Джон, Фанни и Карл внимали ему с откровенным интересом. А гном аж светился от глубокого счастья, что нашел свободные уши.

Вот уже второй день мы путешествовали по пустынным унылым просторам, где лишь изредка можно было увидеть одинокий старый тополь либо раскидистый тенистый каштан. Горькой памятью минувшего порой встречались бесформенные осевшие кучи на месте былых построек. От одной из них повеяло таким смрадом и черным злом, что даже наши испытанные в боях кони встали на дыбы, отказываясь идти дальше. Пришлось сделать изрядный крюк. К счастью, солнце стояло тогда в зените. Обычно в это время отдыхающая нечисть крепко спит, а значит, ничего не чует. По крайней мере, мы на это надеялись. Гм, в противном случае ночью на огонек могут нагрянуть гости.

На исходе дня разнообразие в наскучивший пейзаж внесли появившиеся черные и белые дубы. Иной раз, презрев гордое одиночество, они собирались в группы по десять-двадцать деревьев. Росли дубы привольно, размашисто, не мешая друг другу. Под одним таким могучим красавцем-великаном мы и решили заночевать. С водой проблем не имелось: шагах в пяти текла речушка с быстрым течением, яростно штурмующим торчащие со дна рыжие, с моховой зеленью камни. Сквозь метр-полтора прозрачной воды в лучах заходящего солнца еще можно было различить стайки серебристой плотвы, крупный золотистый песок дна и развевающиеся изумрудные водоросли. Наверное, часами мог бы стоять у журчащего ручья или торопливо бегущей реки для меня это лучший отдых души и единение с Матерью-Природой. Но сейчас было не до созерцания. Сначала требовалось обустроиться на отдых. А забот-хлопот с установкой лагеря всегда хватало на всех.

Рыжик принялся готовить ужин на небольшом костре. Местность не вызывала тревоги, так зачем же впустую тратить драгоценный сухой спирт? Он нам еще пригодится.

Покончив с делами, все расселись вокруг только что снятого с огня котелка, распространявшего головокружительные ароматы рагу из сладкой зайчатины. Свежим мясом мы были обязаны Фанни и Карлу, а овощи же добыл Сен, старательно рыскавший возле развалин каждой встречавшейся по пути усадьбы. Растущие в дикости привычные капуста, бурак, морковь, лук несколько изменились на вид, но вкусовые качества сохранили полностью.

Подкрепившись, мои друзья, следуя устоявшейся традиции, взялись за табак, деловито набивая им свои любимые трубки. Нам с Фанни, как двум некурящим, оставалось лишь недовольно морщиться да порой отмахиваться руками, когда вскоре после этого в воздухе появились густые, расплывающиеся клубы дыма. И что за удовольствие они в этом нашли? Ума не приложу.

Костер постепенно догорел, не получая подкрепляющей его пищи сухих прошлогодних веток и хвороста. Зола покрылась серым саваном, на котором временами появлялись гоняющиеся друг за другом озорные искры. А мы сидели и слушали неистощимого на выдумки Рыжика, избравшего на сей раз объектом внимания женский монастырь в одном из графств Уэльского королевства. Уже с самого начала я, зная друга, как свои пять пальцев, предположил, что все монашенки влюбятся в него по уши. По ходу красочного, живописного повествования так оно и оказалось. Да что простые монашенки! Выяснилось, перед «шармом и красотой» Рыжика не устояла даже сама цитадель нравственности — мать-настоятельница. Смиренная, аки овца, она молила его остаться в монастыре навсегда. Гм, в качестве ночного сторожа… Но бедный гном, измученный обильным женским вниманием, почел за благо тихо смыться подобру-поздорову.