Элизабет Корр - Лебединый трон [litres]

Зигфрид еще не выиграл эту игру. И сейчас мой ход.

Уже в своей комнате я вызываю Летию, а в замке начинает звонить колокол. Полагаю, это как-то связано со смертью короля. Хотя без Люсьена я не знаю точного значения или того, что мы должны делать.

Приходит Летия. Каким-то образом она уже знает, что произошло: ее глаза мокрые от слез.

– О, Адерин…

– Нам нужно быть храбрыми, Летия, если мы хотим спасти Люсьена. И умными. Я хочу, чтобы ты пошла и выяснила, что происходит в Цитадели и что означает этот звон.

Она кивает.

– Да, конечно. Но, – она открывает дверь в спальню, – если ваш дядя действительно мертв, вы должны быть одеты в черное.

Пока я переодеваюсь, она спешит собрать все новости, какие только может. Это не займет у нее много времени. Она говорит мне, что колокол знаменует начало семи дней глубокого траура. К счастью, король умер – или, по крайней мере, его смерть была объявлена как раз вовремя, чтобы свадьбу Одетты не пришлось откладывать, хотя торжества будут прерваны. Тело короля везут в храм, чтобы он мог лежать в покое, и его последний полет состоится утром седьмого дня. А вечером мы с Одеттой и другими девушками полетим к священному озеру. Если я еще буду жива и на свободе. Если Зигфрид даст мне зелье, которое заставит меня трансформироваться.

Я прошу Летию вернуться позже; мне нужно будет написать записку каждому члену Собрания и попросить их встретиться со мной, надеюсь, что я еще не была запятнана кистью измены. Но сначала я должна попытаться увидеть Люсьена.

Комната моего клерка заперта, и перед ней стоит стражник. Тюрика нигде не видно. Стражник докладывает мне, что Люсьена отвели в подземелье. Я приказываю ему показать мне дорогу, и хотя ему не хочется – он недовольно бормочет, что покидает свой пост, – он не смеет отказать в прямой просьбе защитницы. К сожалению, это никак не помогает делу. Когда мы добираемся до подземелья, мне отказывают в приеме. Капитан говорит мне, что гостям запрещено посещать Люсьена по приказу королевы. Мне ничего не остается, как снова уйти.

Вместо того чтобы вернуться в свою комнату, я направляюсь в комнаты моих кузенов. Стражники у дверей Одетты говорят, что она просила не беспокоить ее. Возможно, так оно и есть, но теперь я, кажется, во всем вижу руку Зигфрида. Если только Одетта не верит той лжи, которую распространяют о Люсьене. По крайней мере, у дверей Арона нет охраны. Насколько мне известно, никогда и не было; я полагаю, это следствие его «ничтожности».

Арон сам открывает мне дверь. Он одет в черное, как обычно, и это не дает мне информации о том, как он себя чувствует.

– Я сожалею о твоей потере, кузен.

– Благодарю.

Утренний туман превращается в свинцовые тучи и сильный дождь. Арон наливает мне бокал вина; свет свечи в темной комнате пробивается сквозь хрусталь, отбрасывая багровые тени на лицо моего кузена.

– Королева и ее врачи не позволили нам осмотреть тело. – Я понимаю, о чем он хочет сказать. Мы оба подозреваем, что мой дядя мертв уже больше нескольких часов. – Кстати, я последовал твоему совету, – он жестом указывает на слой бумаг, разбросанных по большому столу.

– Моему совету?

– Да. Первый вечер, который мы провели вместе. Ты спросила, думал ли мой отец о том, чтобы оспорить законы. Он – нет, но я – да. Я их изучал. Пока не нашел ничего полезного, но…

– Надеюсь, что найдешь. И очень скоро. Ты слышал о Люсьене?

Он кивает.

– Ты знала, что слуга предал его? В комнате Люсьена он нашел записную книжку. Люсьен якобы занимался исследованием ядов. Слуга передал книгу капитану стражи.

Тюрик предатель? Я вздрагиваю, вспоминая его стрессовое состояние прошлой ночью. Стресс человека, готового совершить акт предательства. И я позволила Люсьену забрать книгу ядов в свою комнату, чтобы защитить себя.

– Люсьен не отравлял твоего отца, кузен, клянусь, это не имеет к нему никакого отношения. Эта книга принадлежала моему отцу. Я признаю, что он приготовил яд. Но Зигфрид манипулировал им. Зигфрид и его сводная сестра. Ваша мачеха. Я узнала об этом только вчера.

Впервые на моей памяти Арон кажется ошеломленным моими откровениями.

– Королева – сестра Зигфрида? Невозможно. Я знаю, кто ее родители.

– Ее мать была любовницей Аурика Олориса.

Он пристально смотрит на меня, а затем смеется.

– Как же я, однако, проницателен. Знаю, что винил королеву в болезни моего отца, но на самом деле я понятия не имел… – Его тонкие пальцы сжимают ножку бокала, и он швыряет его в огонь, посылая вверх столб искр. – Клянусь Творцом! Как долго эти ублюдки в Олорисе планировали это?

Жаль, что я не могу ответить ему.

– Атратис останется верен короне. А Ланкорфис…

– Едва ли это имеет значение, если корона на голове Зигфрида! – Он хватает свой меч и шагает к двери. – Клянусь Жар-птицей, я снесу голову с его плеч прежде, чем увижу его сидящим на престоле.

– Арон, подожди…

Он взмахивает мечом и направляет его на меня. Я роняю стакан, делаю шаг назад – но мне преграждает путь диван.

– Почему я должен ждать, Адерин? Ты беспокоишься обо мне? Или о Зигфриде?

– О тебе, разумеется.

– Разумеется? – Арон двигается вперед, пока кончик его клинка не касается моей шеи. Его хватка меча непоколебима. – Ты действительно думаешь, что я поверю, будто твой отец был замешан в этом заговоре, а ты ничего не знала?

– Клянусь, Арон… – У меня так пересохло в горле, что мне приходится сглотнуть, а острие лезвия колет кожу. – Клянусь, он держал все в секрете. От меня, от Люсьена. Подумай сам: зачем бы я оказалась здесь сейчас, если бы работала с Зигфридом? Зачем мне было тебе все это рассказывать?

Арон хмуро смотрит на меня, тяжело дыша. Он отводит руку назад, и я закрываю глаза, готовясь к тому, что меч вонзится мне в шею.

Раздается глухой удар. Меч лежит на полу. Схватившись за спинку дивана, я прислоняюсь к нему спиной. Жду, пока мой пульс успокоится.

– Он мне не нравился. – Голос моего кузена напряжен, будто он пытается не заплакать. – Бóльшую часть времени я его ненавидел. Но он все еще был моим отцом. А теперь… – Он проводит рукой по лицу, а когда снова поднимает на меня взгляд, его зеленые глаза оказываются мокрыми от слез. – Я причинил тебе боль. – Он подходит ближе и касается кончиками пальцев моей шеи; они становятся красными от крови. – Мне очень жаль.

– Царапина. Заживет.

– Ты простишь меня?

Мне удается улыбнуться.

– Я подумаю об этом. Я тоже любила своего отца, и все же то, что я узнала о нем… – Я отталкиваю образ отца, который возникает в моей голове: он в своей лаборатории, готовит яды; это слишком больно. Вместо этого я сосредотачиваюсь на Люсьене в подземелье и Одетте, запертой в своей башне. – Я потеряю столько же, сколько и ты, если мы не остановим Зигфрида. И, по крайней мере, теперь у нас есть доказательства.