Мелисса Бродер - Рыбы [litres]

Когда я пришла домой, Доминик лежал в углу. Я забыла дать ему лекарство и покормить. Вот что случается, когда я иду за своими желаниями. Невероятно, как быстро я забыла о нем. Он как будто исчез, перестал существовать, пока я резвилась с незнакомцем на берегу. Может, прогулки к камням были ошибкой? На мгновение я пожалела, что они так близко от дома Анники. Пожалела, что Тео дал мне время до завтра и что мы не можем побыть врозь больше, день или два. Но я знала, что поспешу туда, как только придет время.

Я дала Доминику миску обезвоженной утки и добавила немного воды, хотя этого и не следовало делать.

– Прости, Доми.

Он жадно поел, потом облизал мне лицо, обнюхал и зарычал. Запах Тео явно пришелся ему не по вкусу. Может, его злит запах самого океана? Или ему нравится океан и он завидует мне и сердится из-за того, что не может пойти со мной? Я чувствовала себя виноватой, но за появление на Венис-Бич с собакой нарушителю грозит огромный штраф.

Я умылась и вспомнила, что тоже не ела, но готовить не было сил. Мне вспомнилась песня – музыку я не знала, только слова, что-то вроде «Когда влюблен, голодным не бываешь». Неужели я влюбилась в мальчишку-пловца? Или окончательно свихнулась? Как можно осуждать нечто столь хорошее, святое, духовное, словно представленное самими богами? Разве это не награда за все мои страдания? Но что, если Тео хочет лишь секса? Может быть, он «недоступный»? Нет, не похоже. Ведь мы с ним встречаемся только у воды. Но даже если он доступный, то я недоступная – по крайней мере, это все ненадолго. Что будет, когда я вернусь в Феникс?

Я уснула, обнимая Доминика и ощущая в себе ту же любовь, что и в первую ночь в Венисе. Только теперь она глубже и окрашена легкой зависимостью, как героиновой ноткой, и я знаю, что чувствую не Доминика, а Тео.

Проснувшись на следующее утро, я обнаружила целую серию сообщений от Джейми. Он, должно быть, напился и не спал всю ночь, потому что тексты сводились к одной теме: «Я тебя хочу». Возможно, Джейми как-то учуял Тео за тысячи миль. Мужчины способны чуять как начало, так и завершение.

Он писал, что хочет увидеться, когда я вернусь в Феникс. Спрашивал мое мнение насчет еще одной попытки.

по-моему, ты добился выдачи запретительного судебного приказа, – ответила я.

скучаю по тебе, Люси.

Насчет ученой спрашивать не стала. Не знаю почему. Может быть, не хотела протыкать двойной пузырь допамина, путешествовавший теперь во мне. Целый час я лежала в постели, увлеченно размышляя о потенциале обоих и вяло отвечая. Смс-ки Джейми звучали все настойчивее, требовательнее, он спрашивал, когда я возвращаюсь, нужна ли мне финансовая поддержка, заехать ли ему за мной и можем ли мы потом вместе поехать в пустыню.

Я уходила от ответа, жеманничала, и делала это, признаться, с удовольствием.

все в порядке, правда, но в любом случае спасибо. увидимся, когда вернусь.

Потом пришло еще одно сообщение. От Клэр.

как мне покончить с собой?

Я схватила Доминика, взяла такси и поехала к ней в Западный Лос-Анджелес. Бывать у нее раньше мне не доводилось, и увиденное никак не соответствовало моим ожиданиям. У ее бывшего мужа был дом в Пасифик-Пэлисейдс, который он оставил себе, а Клэр съехала на квартиру, но я представляла шикарный двор с фонтаном, что-то небольшое и очаровательное, в стиле старой Испании с роскошным современным интерьером. Но дом напомнил мне о Фениксе и предстоящем возвращении туда. Большой, старый, запущенный комплекс с высохшим бассейном. На воротах болталась табличка – закрыто .

Войдя, я с трудом узнала Клэр – немытые, сальные волосы, собранные в пучок на макушке – вместо привычных струящихся локонов. Под глазами – большие круги сиреневого цвета, какой бывает на нижней стороне раковин. Надетая наизнанку футболка, бесформенные спортивные штаны. Бюстгальтера не было, и груди висели, угрюмо глядя вниз.

Депрессия, самая настоящая депрессия.

Даже не знаю, почему я сразу так подумала. Просто ничего другого в голову не пришло. Меня саму депрессия преследовала всю жизнь, но скорее в форме дистимии, апатии и общей неудовлетворенности жизнью. Я никогда не думала о ней как о недуге, проявляющемся физически. По крайней мере, на меня депрессия никогда не действовала так, как подействовала на Клэр. А может быть, я просто этого не замечала. Может быть, вот так выглядела и я, когда порвала с Джейми. Может быть, вот такой меня видели люди.

– Дети здесь? – спросила я.

– Слава богу, Арнольд забрал.

Я немного испугалась. Даже когда она говорила, что сделает с собой что-нибудь, в ней еще оставалось что-то от Клэр, что-то от присущего Клэр юмора и обаяния, словно ей, возникни вдруг необходимость пообщаться с миром или поберечь меня, ничего не стоило выскользнуть из депрессии, как из платья. Но теперь от прежней Клэр ничего не осталось. Было ли это как-то связано с Дэвидом, Трентом или каким-то другим мужчиной или просто так совпало? Здесь, похоже, что-то намного более значительное, чем мужчины.

– Все будет хорошо, – сказала я, но моим словам недоставало убежденности.

– Я опустошена. Сил больше нет. Честно. Просто не вижу смысла жить. Это какое-то безумие. А ты видишь?

– Не знаю, – сказала я, потому что, по правде говоря, не видела. – Наверное, я не тот человек, который смог бы отговорить тебя от самоубийства.

Попытка рассмешить Клэр не удалась.

Самоубийство – одна из тем, обсуждать которую, сама побывав на грани, я могла по прошествии времени без предубеждения. Но вместе с тем я не могла назвать рациональную причину, которая убедила бы ее жить. Сказать, что сама подумывала о том же, но потом все повернулось к лучшему и я рада, что живу? Дело в том, что я не сознавала своего стремления покончить с собой, пока не очнулась на дороге с пончиками. К тому же если все и изменилось к лучшему, то оставался еще вопрос: надолго ли? И кто я такая, чтобы убеждать ее остаться жить?

Но кем надо быть, чтобы не попытаться отговорить подругу от самоубийства? Говорить, что ей нужно жить ради детей, я не хотела, зная ее не самые теплые чувства к ним. Можно было бы рассказать, какой она замечательный, веселый и забавный человек, но сейчас она сочла бы это представлением. Ее обаяние было еще одной маской, которую ей пришлось бы надевать, чтобы доказать, что она не совсем утонула в депрессии. Единственной причиной надеть ее снова был страх, что она может и не вернуться. А зачем еще ежедневно напяливать на себя тяжелый костюм? Слишком утомительно.

– Переночуешь у меня? – спросила Клэр.

Я подумала о Тео.

– Не могу. У меня собака.

– Собака и здесь может поспать. Найдем ему что-нибудь поесть.

– Знаю. Но его лекарство там.

– Я дам денег – возьми такси и съезди домой.