Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

От бьющего в лицо дождевого ветра было тяжело дышать, но через некоторое время Унимо привык и смог даже оглядеться между судорожными глотками воздуха: за спиной сиял маяк, и его яркий, пронзительный луч не заслоняли и нависшие над морем серые тучи, скрывающие саму темноту. Птица уносила Унимо всё дальше от маяка — в сторону открытого моря, к Чёрным скалам.

Мысли Нимо были на удивление ясными, являлись как будто продолжением мира вокруг, при этом и видимая картина отличалась поразительной для таких условий чёткостью. Прижимаясь к птице, можно было разглядеть капли дождя или морской воды, странно застывшие на слитых в единую поверхность перьях, а вытянув шею и осторожно посмотрев вниз — увидеть белую пену бурунов на границах стремительных волновых фронтов. Как будто Унимо смотрел на бурю через стекло, находясь при этом в самом её сердце.

Мысли о том, как и зачем он вдруг оказался в небе на спине огромной птицы, если совсем недавно был на маяке с Форином, казались далёкими и несущественными, поэтому обрывались, словно прогнившие плетения старой рыбацкой сети. В какой-то момент Унимо почувствовал даже восторг от невозможности и великолепия происходящего: редко кто из людей, наблюдая за птицами, вольно парящими в небе, хоть раз не мечтал оказаться на их месте — но все попытки нарушить притяжение земли только убеждали людей в том, что их предназначение — ходить по лугам и полям, прятаться в лесах, даже взбираться в горы и перемещаться по водам, преодолевая риски и трудности, а если когда-нибудь люди и научатся летать (думал как-то Унимо, наблюдая за весенними ласточками над крышами старого Тар-Кахола) — они никогда всё-таки не смогут чувствовать то же, что птицы, для которых мир состоит из неба и украшающей его тонкой полоски земли.

В какой-то момент птица повернула влево и описала широкий круг — так, что Унимо смог увидеть свет маяка, не поворачивая головы, затем чуть снизилась, как будто двигаясь по спирали. На одном из таких витков Нимо стал вглядываться в море внизу, и от того, что он увидел, в его солнечном сплетении как будто обрушили ледяную лавину, и от неожиданности он отпустил руки, так что только благодаря умелой балансировке птицы не соскользнул с её чёрной спины в огромный водоворот, который готов был вот-вот поглотить тонущую бригантину: её фок-мачта скрывалась под водой, показываясь лишь на несколько мгновений и снова погружаясь в пенную неодолимую глубину. Унимо смотрел и смотрел, не в силах оторваться, да и птица, как будто специально, описывала всё меньшие по диаметру круги прямо над местом кораблекрушения. Нимо видел тонущий корабль, почти скрытый под водой, очень хорошо: косые паруса на гроте, порванный бурей такелаж, болтающийся на поверхности, чтобы через минуту-другую быть утянутым на дно, обломки рангоута, бесполезные нелепые пузыри парусов — всё, что было когда-то великолепно слаженным механизмом покорения морской стихии, представляло теперь груду никчёмного хлама.

Унимо не раз видел такие бригантины в порту Мор-Кахола: в Шестистороннем их часто использовали для перевозки пассажиров и почты из столицы в Морскую и Островную стороны, — и всегда его поражали изящество, лёгкость и продуманное совершенство этих кораблей. И вот теперь бригантина шла ко дну, и ничто не могло этому помешать. Причина такой судьбы была совсем рядом: в паре кабельтовых от места гибельного водоворота хищно обнажали клыки Чёрные скалы, то и дело коварно скрываемые высокими волнами. «Они разбились о Чёрные скалы, не заметили их в темноте, потому что погас маяк», — думал Унимо, и мысли его набирали скорость, как несущееся с горы колесо. «Сколько людей погибло по моей вине!» — прозвучало в его голове, когда колесо ударилось о камень на дороге и разлетелось на мелкие щепки. В то же мгновение Унимо увидел лица людей с бригантины, погибающих в бушующем море. Те из них, кого не затянула огромная воронка опустившегося на дно корабельного остова, барахтались на волнах, цеплялись за деревянные обломки и беззвучно кричали что-то, пока очередная волна не заливала их с головой. Словно обладая способностью собственным зрением приближать предметы, но не управляя ей, Унимо видел то синие руки утопленников — в тот момент, когда они, сдаваясь, безвольно выпускали обломок рея, — то обезумевшие глаза женщины, которая озиралась, видимо, в тщетной попытке отыскать своего ребёнка, то гримасу гнева бородатого старика, который тряс кулаком, по-детски грозя бесстрастному небу, — то вдруг взгляд Унимо охватывал всю картину бедствия в целом, как поле битвы после сокрушительного поражения.

За ужасом от произошедшей катастрофы мелькнула, как белая чайка в свете маяка, мысль о том, что можно попытаться спасти хотя бы пару человек — казалось, огромная птица без труда могла бы поднять их. Но как можно было сделать это, если птицу, очевидно, влекла своя сила, далёкая от сочувствия трагедии выброшенных в штормовое море людей? Осознавая нелепость своих действий, Унимо всё же наклонился ближе к голове птицы и зашептал:

— Пожалуйста, давай спасём хоть кого-то, ты ведь можешь, спустись вниз, на волны, ну пожалуйста!

Птица вскрикнула, — как показалось Унимо, сердито — и продолжала летать кругами над местом кораблекрушения, пока надежды на спасение немногих оставшихся на плаву стремительно таяли, а затем вдруг резко развернулась и полетела в сторону маяка, скользя по дорогам воздушных потоков.

Унимо не помнил, как оказался на холодном каменном полу маяка, но слишком хорошо запомнил мгновение перед тем, как открыл глаза: ему хотелось, чтобы больше никогда не пришлось этого делать. На галерее маяка ярко горели лампы, и буря, бушевавшая за стенами, казалось далёкой и ненастоящей. Смотритель сидел на подоконнике в наброшенном на плечи мокром рыбацком плаще, и лицо его не выражало никаких чувств.

— Там… корабль… может быть, можно их спасти… надо попытаться, — с трудом проговорил Унимо, приподнимаясь с пола и держась руками за стену.

— Ты сам знаешь, что это бесполезно, — сердито сказал Форин. — Отвратительно и неразумно делать что-то только для того, чтобы оправдать самого себя.

Не в силах больше говорить, Унимо заплакал, спрятав голову в руках. Весь мир обрушился на него, не оставляя ни глотка воздуха — потому что такие, как он, не должны дышать. Лампы стали как будто более тусклыми, а темнота из углов словно обрела форму и протянула свои чёрные руки к шее Унимо, который и не думал сопротивляться.

Вдруг все лампы маяка ярко вспыхнули разом, а перед глазами Нимо увидел недовольное лицо Смотрителя.

— Что ты задумал? Я хочу, чтобы ты немедленно прекратил, — раздражённо произнёс Форин.