Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Несмотря на то, что всю жизнь просветитель Сервил провёл в Ледяных горах, где был счастливо избавлен от общения с птичниками, у него существовало стойкое предубеждение против тайных королевских охранников и их методов. И уж конечно, появление одного из них в Ледяном Замке не предвещало ничего хорошего, особенно если он представлялся служителем безобидного Зала Представителей.

Инанис вздохнул и открыл глаза: хотя было ещё темно, но очередной новый день, дар Защитника, наступил и требовал всего, без остатка, внимания просветителя. Откинул одеяло, не позволяя себе задержаться в тепле ни на минуту — и тут же безраздельный холод весеннего утра в комнате с погасшим ещё ночью камином грубо, но действенно пробудил протестующее тело.

Просветитель зажёг огонь и достал с полки кофе. Одна из немногих вещей, которые он позволял себе просто потому, что хотел этого. Хотя по привычке иногда до сих пор уверял себя, что кофе помогает от головной боли или позволяет ему работать эффективнее. «Ты просто любишь этот напиток, просветитель Сервил. Если уж людям обязательно нужна слабость, то пусть твоей будет именно эта», — говорил кто-то в голове Инаниса с мудрой улыбкой Люмара.

Пять ложек кофе, немного корицы, подождать, пока нагреется, но не закипит… Пока Инанис выполнял свой собственный маленький ритуал, его мысли уже выстраивали сложную конструкцию плана наступившего дня: вести Утренний Обряд, затем занятия у первоступенников, потом, когда проснётся королевский шпион — повести его осматривать библиотеку, замечать каждую деталь для Айл-просветителя, потом, после обеда, логика у слушателей третьей ступени. Тео. «Надо будет спросить у Плиния, как дела с упражнениями», — подумал Инанис, и предчувствия его, и без того нелёгкие, стали ещё тяжелее. Просветитель несколько раз глубоко вздохнул, привычно одёрнул себя от убивающих время бесплодных переживаний и, слишком быстро выпив утренний кофе, направился в Зал Обряда.

В Зале уже собирались слушатели первой ступени, которые не успели ещё научиться рассчитывать своё время: обитатели Ледяного Замка бережно относились к драгоценным утренним секундам и приходили обычно в последний момент, за пару минут. Но и опозданий тоже обычно не было, потому что это являлось серьёзным нарушением Устава и просветители, особенно сам Инанис, никогда не оставляли без внимания опоздавших. В лучшем случае это заканчивалось разговором, который строился, с разными вариациями, на основе энтимемы с посылками о том, что человек никогда не опаздывает на то, что ему действительно важно, и если кому-то неважно исполнять обряды во славу Защитника, то не очень понятно, что он вообще делает в Ледяном Замке. Обычно одного такого разговора было достаточно, чтобы слушатель или хранитель никогда больше не опаздывал на Обряд.

Когда Зал наполнился служителями Защитника, светом и теплом от десятков хрустальных ламп, которые они держали в руках, Инанис шагнул вперёд и, задержав дыхание, пока стрелка огромных часов не сдвинулась, отмечая время начала Утреннего Обряда, произнёс длинную красивую формулу, приходящуюся на этот дигет. И хотя мысли просветителя, как и положено во время Обряда, были заняты исключительно словами, возникшими из темноты небытия по велению Защитника, краем взгляда Инанис отметил, что Тео на несколько секунд опоздал, постарался незаметно присоединиться к толпе слушателей, но его лампа всё ещё колыхалась от движения, когда все другие уже горели во славу Защитника ровно и ясно. Инанис с тревогой отметил, что такое пренебрежение Обрядом не вызывает у него привычного раздражения.

— У вас прекрасная библиотека, просветитель, — любезно улыбнулся птичник, когда Инанис обошёл с ним всю библиотеку Школы, стараясь не задерживаться у особо важных секций, но так, чтобы это не было заметно.

Впрочем, сам Милвус Им-Онте не проявлял особого внимания к букинистическим богатствам просветителей: видимо, не за этим его отправили в Ледяной Замок.

Слушатели и хранители, надо отдать им должное, не проронили ни одного любопытного взгляда, хотя наверняка уже слышали о королевском госте. Они сидели, сосредоточившись на книгах, не обращая внимания ни на что вокруг, как и полагалось в библиотеке.

— Да, это верно, лори. И мы делаем всё, чтобы сохранить и преумножить то, что досталось нам от прежних служителей, — ответил Инанис, возвращая королевскому шпиону любезную улыбку.

Просветитель чувствовал, что птичник нервничает, и пытался распознать, что это: обычный страх того, кто оказывается в тылу врага, или что-то происходило не так, как было задумано? Просветитель Сервил мысленно записывал свои наблюдения для разговора с Айл-просветителем, не переставая вести светскую беседу с гостем.

На пороге библиотеки, явно стараясь, чтобы его голос звучал небрежно, Милвус Им-Онте сказал:

— Я слышал, что в Синтийской Республике книги о Защитнике сжигают. Это известие очень обеспокоило Сэйлори. Кроме того, поступают сведения о том, что многие синтийцы, приезжая в Шестисторонее, относятся неуважительно к вашим служителям. Что вы об этом думаете, просветитель?

Вот уже что-то настоящее. Синтийцы. Интересно, к чему. Инанис коротко взглянул в сторону собеседника и ответил ровно и сдержанно:

— У меня нет таких сведений, лори. До нас редко доходит информация даже из Горной стороны.

— И всё же, как бы вы отнеслись к такому? — неосторожно принялся настаивать птичник.

В голосе просветителя прозвучало точно отмеренное сдержанное недовольство:

— Лори Им-Онте, у нас в Ледяном Замке не принято высказывать своё мнение обо всём, что случайно попало в круг разговора. Равно как и осуждать кого-либо, не имея к тому ясных причин и оснований.

Птичник смутился, осознав, что сработал слишком грубо, и поспешил, пробормотав извинения, сменить тему на обычный обмен примечаниями к увиденному.

Просветитель Инанис был всерьёз обеспокоен, но, с какой бы стороны он ни смотрел на странный интерес королевского шпиона к синтийцам, не мог построить хотя бы одно предположение так, чтобы оно не начинало разваливаться. И непрошенная тревога не желала отступать ни от одного из многих известных служителям видов мысленного оружия. Поэтому к началу занятий у слушателей третьей ступени Инанис чувствовал себя так, как будто мучительно долгий день уже подходил к концу.

Тео, как обычно, сидел у окна. Весенний день ловко обрисовывал его бледное лицо и тёмные взъерошенные волосы, превращая в чёрно-белую иллюстрацию. Солнечное тепло наконец добралось и до Горной стороны, и за окном вовсю звенела и сверкала капель. Слушатель смотрел в это окно и немного, краем губ, улыбался — наверное, именно эта улыбка переполнила чашу терпения Инаниса. Он почувствовал мутные волны гнева, подступающие к горлу. И сказал с обманчивой любезностью: