Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

— Хорошо, я покажу тебе. И расскажу. Если ты хочешь знать.

Уже в тот момент Унимо почти пожалел о своей дерзости, но не произошло ничего ужасного, наоборот: они продолжали идти по склону и, забравшись на вершину, увидели море. Лазоревое безмятежное море. Ромашковые лепестки чаек опадали вдалеке, подхватываемые потоками тёплого ветра, паруса торговых галеонов белели на горизонте, а с холма к золотистому песку приглашающе спускалась удобная каменная дорожка.

— Красиво? — поинтересовался Форин.

Нимо кивнул, не без волнения ожидая, что будет дальше.

— Ты ведь заметил, что наше Шестистороннее как будто специально создано для того, чтобы им любоваться?

Унимо снова неуверенно кивнул, хотя он не думал об этом именно так. Но то, что в Королевстве была собрана огромная коллекция образов, звуков, запахов, ощущений, волшебных историй, слов, в которой каждый имел возможность найти что-то прекрасное для себя, — это было неоспоримо. Почти все, кто хоть раз побывал в Королевстве, не могли просто так его забыть.

— Мне тоже нравится Королевство, — продолжал Смотритель, — особенно потому, что это отличная ставка.

— Ставка? — удивлённо переспросил Унимо.

— Ты слышал. Минус один вопрос, — Форин никогда ничего не упускал. Но всё же пояснил: — Ставка в игре с Разрушителем.

Унимо только каким-то чудом удержался и не переспросил: «С кем?» — иначе больше ни одного вопроса на весь долгий день в реальнейшем у него не осталось бы.

Усмехнувшись, Форин посмотрел на своего ученика и, видимо, довольный его сдержанностью, пояснил:

— Ты даже знаком с ним. Слепой флейтист. Мы играли много раз — но тот раз, кажется, был первым. Тогда он ещё не был слепым, — проговорив это, Смотритель указал на песчаный берег внизу и, пока Унимо послушно разглядывал медленно идущие по пустынному пляжу фигуры людей, куда-то исчез.

Если вам что-то показывают в реальнейшем, то не остаётся ничего, кроме как идти и смотреть. Повертев головой, Нимо вздохнул и направился вниз по каменной тропе, удобной, но достаточно крутой, чтобы занять всё внимание путника.

Унимо спустился на берег и почувствовал под ногами вязкую твёрдость песка, ещё не высохшего после недавнего дождя. Маленькие осколки раковин, рассыпанные по всему песку, придавали берегу вид пёстрой скорлупы из гнёзд маленьких лесных птиц.

Подняв взгляд, Нимо увидел, что идущие вдоль моря были уже близко — их легко можно было рассмотреть. Одним из путников был, несомненно, Форин, только гораздо моложе. Он был одет в костюм наподобие тех, которые носили студенты Университета; сюртук его, несмотря на тёплую погоду, был застёгнут на все пуговицы, но шёл он почему-то босиком. Разглядев лицо второго, Унимо невольно отступил и тут же чувствительно ударился локтём о скалу. Спутником Форина был не похожий на себя Флейтист. Не похожий, потому что с лица слепого смотрели невероятные ясные голубые глаза, которые притягивали взгляд, как магнит — железные стружки. Увидев эти глаза, невозможно было отвлечься на что-то другое, всё казалось несущественным. Удивительно, что Унимо смог узнать злобного старика в этом человеке со взглядом поэта или ребёнка. Говорят, что глаза у детей довольно быстро становятся такого же размера, как у взрослого, а вот лицо увеличивается гораздо медленнее — поэтому лица детей выглядят такими большеглазыми. Страшно было даже представить, каким Флейтист с этими невообразимыми глазами был в детстве.

Заметив, что на него не обращают внимания, Унимо осмелел настолько, что пошёл рядом с путниками. Его не покидало ощущение, что он подслушивает — не спасало даже знание того, что это всего лишь воспоминание Форина, которое тот решил показать своему ученику. Но делать было нечего: реальнейшее сжалось до прогулки этих двух странного вида людей.

Освободившись от взгляда ясно-голубых глаз, Нимо смог разглядеть, что в кармане длинного рваного пальто у Флейтиста действительно флейта. Форин что-то говорил своему спутнику, невпопад взмахивая руками. Флейтист держал руки в карманах и улыбался. Постепенно Унимо стал различать слова.

— Ты всё ещё учишься в этом университете? Не могу поверить, — а вот насмешливо-скрипучий голос Флейтиста ничуть не изменился.

— Да, и узнал много нового! — запальчиво ответила Форин, и Унимо с трудом сдержал улыбку: всё-таки здесь Смотритель был очень, очень-очень молод. — Например, про звёзды. Тебе бы тоже…

— Глупости! — Флейтист остановился и посмотрел на своего спутника. Взгляд голубых глаз — от которого, казалось, в стекле могла бы появиться трещина, — хоть и не направленный на него, заставил Унимо отступить на несколько шагов. Флейтист достал флейту, посмотрел на неё, но потом снова убрал. — Здесь я знаю всё, а остальное не имеет значения. Попробуй теперь найти хоть одну звезду, про которую тебе там рассказали, ну?

Действительно, над берегом мгновенно застыла ясная прозрачная темнота. На чёрном театральном занавесе неба яркими сияющими точками повисли гирлянды крошечных фонарей — как в центре Тар-Кахола в праздник Самой Длинной Ночи. Но приглядевшись, Унимо понял, что это чужое небо: ни одна звезда не была на своём месте. Он попытался найти хотя бы Северную звезду, не заметить которую в это время года при ясной погоде было невозможно — но тщетно.

Неожиданно Форин рассмеялся. Его звонкий смех почему-то звучал жутко — и Унимо с тревогой наблюдал, что последует дальше.

— О, друг мой, сразу видно, что ты не изучал даже основы астрономии. Твои звёзды — это просто серебряные пуговицы, пришитые к бархатному шейлирскому камзолу.

Унимо испугался, что от такого наглого заявления Флейтист разозлится. И без того реальнейшее вокруг сгустилось какой-то враждебной, выжидающей момент для нападения живой стихией.

Флейтист тем не менее вынужденно усмехнулся в ответ — и реальнейшее немного отступило, как охотничий пёс, присевший на задние лапы, но всегда готовый снова вскочить.

— И всё-таки это моё реальнейшее, — тихо сказал Флейтист.

Форин пожал плечами:

— Если для тебя это так важно…

Тут Флейтист развернулся и схватил своего собеседника за плечи:

— Мне важно, Окло-Ко тебя забери, чтобы ты играл серьёзно! Но тебе, я смотрю, интереснее проводить время, шатаясь по Тар-Кахолу со своими приятелями, которые и понятия не имеют о том, как всё происходит на самом деле !

— А у тебя в реальнейшем не осталось ни одного слушателя, — холодно произнёс Форин, резко отстраняясь. Он терпеть не мог, когда к нему прикасались.

Флейтист, к удивлению Унимо, остался спокоен. Он достал из кармана флейту — простую, но совершенную, как всё, что сливается со своим предназначением, — и приготовился играть. «Слушай!» — сказал Флейтист, но Форин в ответ замотал головой, а затем прошипел сквозь зубы: «Не надо» — и закрыл уши руками. В ответ на это Флейтист только ещё шире улыбнулся и сказал: « Я хочу , чтобы ты слушал». И заиграл. Музыка была прекрасной — такой, которую Унимо для себя определял как «живую». Которую часто играли уличные музыканты, беря в руки самые простые инструменты и сплетая волшебство из дроби дождя по пустому ведру, стрёкота летних кузнечиков и шума ветра вдоль берега. Но Форин, заслышав первые ноты прекрасной мелодии, стал выглядеть, словно ребёнок, которого заставили выпить целую ложку рыбьего жира. Через несколько секунд Унимо понял, почему — и его охватил ужас. Потому что Флейтист играл смерть Тар-Кахола: гибель и разрушение сплетались причудливым узором, как чёрное синтийское кружево. Музыка была совершенной, но это была музыка совершенной катастрофы: с каждой нотой мелодия усиливала ветер и поднимала волны в гавани Мор-Кахола….