Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

Унимо вместе с Форином видел, как затопило первые рыбацкие дома, как люди в панике собирают свои вещи, стоя по пояс в воде. Вот женщина уронила серебряные ложки — скорее всего, единственную драгоценность своего дома — и волны, как разбойники, тут же налетели и унесли их, словно стайку серебристых рыбок. Хорошо ещё, что самой ей удалось выбраться. Вода тем временем стремительно, нота за нотой, подступала к горлу Мор-Кахола, очевидно, нацеливаясь на Тар-Кахол.

Унимо чувствовал страх и злость Форина: тёмные длинные языки ледяного пламени плясали вокруг.

— Перестань, пожалуйста, прекрати это, — сквозь шум ветра послышался тихий голос Смотрителя.

В ответ Флейтист заиграл быстрее, срываясь в дикое престо.

И тут Унимо ощутил, как земля под ногами сдвинулась. На мгновение он почувствовал, как будто совсем потерял вес, но потом всё вернулось на свои места — настолько, что мерные звуки прибоя слушались оглушительной тишиной.

Унимо огляделся: отчего-то ему показалось, что вокруг реальное. Но этого не могло быть, потому что материальное воспоминание возможно только в реальнейшем. Хотя в реальнейшем Форина могло происходить, кажется, всё, что ему угодно — а это было, несомненно, уже реальнейшее Смотрителя. Унимо узнавал его по тому, как тяжелее становилось дышать и как все предметы вокруг вдруг начинали требовать к себе внимания, словно недостаточно было просто скользить по ним взглядом. Но в остальном мир смотрелся вполне привычно, и музыка Флейтиста стала просто музыкой. Некоторое время он ещё продолжал играть, как будто по инерции, но потом остановился, опустил флейту и рассмеялся.

— Вот так-то лучше, — заметил он. — Теперь я узнаю тебя. Мало кто может так ловко представить реальное в реальнейшем.

— Лучше? — угрожающе спросил Форин. — А так?

Сначала Унимо не понял, что произошло. Но потом осознал: исчез шум моря. Как и все другие звуки — словно в уши затолкали вату. Это было неприятно, очень.

Флейтист побледнел.

Форин улыбнулся.

Вдруг Флейтист одним бесшумным прыжком оказался около Унимо, схватил его за плечи и толкнул в сторону небольшого каменистого мыса. Ум-Тенебри не мог сопротивляться, он чувствовал себя марионеткой. Весь мир, снова сделав кувырок, стал одной огромной тенью Флейтиста. Унимо невольно отступил на пару шагов назад, а потом уже шёл, поднимаясь на мыс, под давлением чужой враждебной силы. У Флейтиста сила выглядела как серебристые слепящие искры.

Щурясь, Нимо поднимался всё выше, спиной к обрыву, и не мог остановиться. Он потерял из вида Форина и теперь не знал, откуда ждать помощи: ему самому было не справиться с Флейтистом. Оставалось только надеяться на Смотрителя.

Не смог Унимо остановиться и тогда, когда его нога провалилась в пустоту. Но кто-то, видимо, вмешался, потому что, падая, он с неправдоподобной ловкостью ухватился за острые камни на вершине мыса. Звуки тут же вернулись — и показались такими громкими, что хотелось заткнуть уши. Но руки Унимо были надёжно заняты — по крайней мере до тех пор, пока он не собрался бы пролететь десятки шагов и удариться об острые скалы внизу. На то, чтобы держаться, уходили все силы, поэтому попытка подтянуться и выбраться могла стать последним, что Унимо предпринял бы.

— Я вижу, что у тебя появилось ещё одно слабое место, — голос падал откуда-то сверху, и, подняв голову, Нимо увидел, что Флейтист стоит прямо над ним, на узкой каменистой площадке. — Я хочу, чтобы ты выбрал: или мальчишка упадёт вниз, или мы продолжим наш камерный концерт для жителей Мор-Кахола.

Пальцы Унимо горели, оттого что своим соприкосновением с острыми камнями на вершине мыса они удерживали неукротимое стремление его тела вниз, к успокоению. Животный страх смерти мешался в крови с его собственным человеческим страхом высоты, от которого хотелось разжать пальцы — только для того, чтобы всё это скорее закончилось.

Не было сил кричать, но единственный человек, который мог помочь, и так знал, в каком положении его ученик.

— У тебя есть глаза, но ты не видишь ничего, кроме себя, — спокойно произнёс Форин, — поэтому я хочу , чтобы мир смотрел на тебя так же, как ты смотришь на него.

Запрокинув голову, отчего шея мгновенно затекла, Унимо увидел, как Флейтист закрыл лицо руками и, шатаясь, отступил от края. Недолго были слышны звуки быстрых шагов, которые потом сорвались в бег.

Унимо понял, что Форин победил, и волна гордости за учителя и тепла от того, что тот сражался отчасти и ради него, чуть не заставила его разжать пальцы. Но теперь стоило держаться изо всех сил: вот сейчас, в одно из следующих мгновений, наверху появится Смотритель, протянет ему руку…

Действительно, вскоре на том месте, где стоял Флейтист, появился Форин, держа руки в карманах. Нимо не отрываясь смотрел на эти рукава, исчезающие в складках сюртука. Потому что это было невероятным зрелищем: руки, которые легко могут его спасти, просто сложены без дела.

Слова, которые Нимо собирался прохрипеть, застыли у него в горле. Форин в то же время ровно произнёс:

— К сожалению для тебя, он прав. Я не хочу, чтобы у меня был ещё и такой выбор.

Затем Смотритель просто развернулся и ушёл. А Унимо наконец разжал пальцы: незачем стало так отчаянно цепляться за этот мир.

Унимо открыл глаза, и воспоминания снова обожгли его болью: как только он отпустил руки, то погрузился в унизительное, как всё принудительно инвариантное, ощущение падения. То, что обычно занимает доли секунды, из-за страха Унимо растянулось на маленькую вечность. Которая всё равно в конце концов взорвалась багряной вспышкой боли — когда тело, как и полагается, с огромной скоростью достигло острых скал… Даже в своих мыслях Унимо не мог найти подходящий образ, чтобы описать боль и ужас, щедро преподнесённые ему реальнейшим. И он хорошо понял, что у смерти в реальном есть одно весомое неоспоримое преимущество: вы никогда не будете вспоминать о ней.

Вокруг было реальнейшее Маяка: даже по запаху и влажности воздуха Унимо определил, что он лежит на полу галереи. Открывать глаза не хотелось. Потому что он и так знал, что Смотритель сидит на своём любимом месте на подоконнике.

— Я ведь… доверял вам, — тихо сказал Унимо, шевельнув пересохшими губами, не открывая глаз.

Не говоря ни слова, Форин взял с подоконника кружку (глина кратко прошуршала по камню) и, приподняв голову Нимо, напоил его горячей тиреной (тирена? На маяке?).

Приятное тепло прокатилось по горлу и свернулось пушистой кошкой где-то в солнечном сплетении.

— Неужели вам всё равно? Вы ведь убили меня! — горько произнёс Унимо, на этот раз хорошо помня, что у него остался только один вопрос.

— Извини, — послышалось в ответ, — я не знал, как сделать это по-другому. Но не следует доверять кому-то больше, чем ты готов потерять без вопросов.