Анна Удьярова - История Смотрителя Маяка и одного мира

— Тссс, — сказала Тэлифо, — она спит.

Кошачий Бог осторожно опустился на траву рядом.

— Ты узнаёшь её? — спросила Тэлли.

Морео замер, не зная, что ответить. На мгновение он вспомнил, что они с Тэлифо познакомились в Доме Радости.

— Не веришь, — разочаровано отозвалась Тэлли. — Значит, ты не достоин даже своих страданий.

— Как я должен верить? Я не знаю, ничего не знаю, — Морео согнулся пополам, проводя скрюченными пальцами по земле.

— Смотри, — сказала Тэлли.

И он увидел.

Увидел, как серая с белым пятном кошка убегает из Тар-Кахола. Как долго-долго, крошечным пятном на ночной дороге, бежит она за слепым стариком-бродягой. Как он сердито сгребает её и несёт с собой. Как рядом с ним идёт девушка в капюшоне, а кошки больше нет. Как она оборачивается и смотрит на них с Тэлли долго-долго, а потом бежит догонять старика…

— Фелина! — воскликнул Морео, распахивая глаза.

— Тссс, — повторила Тэлли с улыбкой. — Она не помнит тебя. Ты можешь любить её только так — не отражаясь и не надеясь.

Морео молчал. Он хотел бы сказать ей, что научился молчать и теперь ничто не угрожает ей. Что он никогда не… но он только молчал, чувствуя, что в его горле — целый аквариум с безголосыми рыбами.

А потом Тэлли подумала, что пора бы им уже вернуться в Тар-Кахол. Хорошо, что она очень-очень этого хотела .

И пока Морео и скрипачка оглядывались, не ожидая, что холмы Дальней стороны так стремительно сменятся столичной мостовой, Тэлифо с предчувствием неудачи искала в карманах плаща ключи от деревянной двери своей булочной. Это случалось почти всегда: попадая в реальнейшее, она теряла ключи от того места, которое числилось её домом. Вот и теперь — поэтому ей пришлось перелезать через забор в маленький сад во дворе и выуживать ключи из тайника в стене.

— Располагайтесь, — кивнула она в сторону перевёрнутых на столы стульев, когда гости наконец смогли переступить порог булочной Хирунди.

А сама хозяйка отправилась в кладовую за сушёными вишнями — чтобы приготовить вишнёвый пирог, который ей всегда отлично удавался.

В реальнейшем Дом Радости выглядел так, что прохожие Тар-Кахола, окажись они здесь, не поверили бы, что это заведение врачевателя Грави. Впрочем, случайные люди не сумели бы попасть в реальнейшее, поэтому секрет чудесного превращения мог храниться сколь угодно долго.

А можно было сказать, что и не было никакого секрета: Дом Радости в реальнейшем был тем, чем должен быть дом для людей. Здесь каждый мог делать всё, что хотел. Точнее, только то, что хотел по-настоящему и во что верил. И это избавляло пространство от большинства лишних движений. А если кто-то вдруг решал пожелать чего-то за счёт другого (и был достаточно сильным для этого), то в игру вступал великий Грави Эгрото. Именно поэтому обитатели Дома Радости боялись врачевателя — а не оттого, как думали многие, что он, как самый авторитетный специалист по душевным болезням в Тар-Кахоле, мог в значительной мере определить судьбу каждого жителя столицы, да и Королевства.

Тем не менее даже в реальнейшем Дом Радости не был приятным и спокойным местом. И те, кто пытался попасть сюда в поисках убежища от чего-то, терзавшего их в реальности, неизменно довольно быстро разочаровывались.

Верлин проснулся в скверном настроении и, как обычно, долго смотрел в стену, поскольку не мог достаточно сильно захотеть начать новый день. Один раз, когда Мастер Слов был в мрачном расположении духа, он пожелал, чтобы день не наступал (сочинив об этом целое стихотворение), и для обитателей Дома Радости действительно не пришло очередное утро. Конечно, сразу же явился Грави и всё исправил, а Верлина в наказание (то есть, конечно, в целях лечения) отправил артистом на самый весёлый карнавал, который только смог придумать.

Теперь Морео, Тэлли и Долора сбежали и даже за невидимыми стенами реальнейшего был слышен грозный шум происходящего в Шестистороннем. Что-то сдвинулось, потеряло опору, как снег в весенних горах, и готово было вот-вот сорваться лавиной. Можно было попытаться разобраться, но Верлин не хотел этого. Он чувствовал только раздражение оттого, что навязчивый шум заглушает слова, звучащие в его голове. Оттого что эти люди не только не понимают поэзию, но ещё и не могут устроить всё так, как им самим было бы хорошо. Мастер Слов вспомнил Форина и подумал, что второй раз тот вряд ли будет всё исправлять.

И ещё, конечно, Кора. Верлин мог сколько угодно не признаваться себе (в реальнейшем — действительно сколько угодно, пока не закончатся слова), но эта поэтесса с холодными карими глазами была для него больше, чем человек, понимающий в стихах. И сколько бы они ни устраивали балаган, на дне сундука с нелепыми костюмами всегда хранилось, как слиток золота в прошлогодней соломе, самое для него ценное. И от этого все слова иногда на мгновение покидали Верлина — и чего-то страшнее и представить было сложно.

От Коры мысли Мастера Слов перешли на Сорела, этого выскочку, который был так нелеп в своём желании казаться поэтом. Но, по справедливости, следовало признать, что его преданность Коре и восторженная любовь к поэзии были неподдельными, поэтому в реальнейшем сияли ещё ярче. И эти его бубенчики в волосах…

Верлин одним резким движением откинул одеяло и опустил ноги на прохладный пол. Солнечные лучи расчертили пространство от кровати до окна на манер доски для шахмат. Слышалось щебетание птиц.

Мастер Слов тогда отчётливо подумал, что если сегодня он не сочинит своего гениального стихотворения, то даже Мастеру Грави следует признать лечение неудачным.

Кора не спала всю ночь. У неё не было бессонницы, просто сон не приходил (да, это не одно и то же). Наверное, Мастер Снов, которого никто никогда не видел, за что-то рассердился на неё. Впрочем, и сама она не была привычно равнодушна к себе: глухим недовольством в море мыслей перекатывались воспоминания о том, как Сорел пытался её защищать, да и вообще, вёл себя безупречно плохо. Кора чувствовала снова этот страх: страх безмолвной рыбы, которая знает, что где-то там, в густой тинистой глубине, притаился звонкий блестящий крючок. И стоит только позволить несчастливой случайности вести тебя — и всё, он уже прочно вошёл в твоё нёбо, и чем больше ты будешь дёргаться, тем прочнее он будет вгрызаться в живую дрожащую мякоть…

Довольно с неё одной фальшивой Коры — пора бы уже объяснить Сорелу, что он должен жить своим реальнейшим. Точнее, не должен, а может . И хочет . Иногда для этого требовалось сбросить человека со своей шлюпки и старательно не замечать его призывы о помощи.