Иван Першин - Еглеоп

— Странно так, — Яна посмотрела в спину удаляющемуся мужику, — Человек из другой эпохи. А на мир смотрит… да как будто пару лет всего провел на необитаемом острове. Без страха смотрит.

— И чего он, по-твоему, должен бояться?

— Не знаю. Проблем с социализацией.

— С чего вдруг? Если их у него не было тогда, откуда они должны взяться сейчас? Люди не сильно поменялись. А все, что твориться вокруг… Подумай, насколько сильно изменился мир в течение твоей жизни. Полагаю, что весьма заметно.

— А вы? Вам этот мир не кажется непривычным?

— Я знаю Еглеоп с самого начала. И поверь, видел его разным. Развили информационные технологии. Военные, что я бы не назвал плюсом. А в остальном… стоит изучить поглубже, но я заметного прогресса не вижу. Кое в чем, возможно, этот мир деградировал.

— Но, общество ведь развилось. Культурный уровень вырос, социальные лифты появились. Да много ведь чего, города стали чище, например.

Леант уселся на землю и стал массировать виски пальцами.

— Города чище? Считаешь, когда их только построили, они были грязными? Их создавали для людей. Парки, аллеи. Творили красоту. Думаешь, я не мог налепить сто этажей друг на друга? Во что превратились ваши улицы? Заполненные нефтяным смрадом, безликие, забитые вечно спешащей рутиной.

Что его не устраивает-то, эстета энергетического? Города как города, раньше и людей столько не было

— Эта «рутина» хотя бы не вымирает от голода и антисанитарии.

Нерахри склонил голову, обдумывая ответ.

— Я успел пробежаться по тому, что вы называете историей. Битвы, наряды и придурь правителей. Чем дальше вглубь, тем темнее нравы. Тебя саму ничего не смущает? Каждое здание украшается дольше, чем строится, но содержимое ночных горшков льется прямо из окон. В нарядах до сотни деталей, но мыться, перед тем, как их надеть нет возможности. А балдахины над кроватями, чтобы клопы сверху не сыпались. Спроси у Риты, для чего они нужны и насколько реже люди остаются равнодушными друг к другу под ними.

— Хотите сказать, в учебниках все неправда? И зачем в них писать… сказки?

Задумался. Да с чего я вообще должна тебе верить, знакомы без года неделю.

— Зачем. Один мой друг мог бы сказать точно. Наверное, затем, что все дети любят красивые сказки. Затем, что никто не захочет творить, сознавая, что все может быть разрушено в один миг, и от него ничего не зависит. Может, так и надо было.

— Разрушено? Что вы имеете ввиду?

— Одна из наших войн… Она пошла не так, как другие. И последствия у нее были… Не самые безобидные.

Никогда не любила интервью. Но учили следить, когда собеседник врет. Этот, кажется, верит в то, что говорит.

— А бывают безобидные войны? Вроде тех, в которых ваша Мара косой себе путь расчищает?

— Видишь ли, — Леант повернулся к девушке спиной, — Некоторые люди ведь и сами склонны к агрессивному поведению. Кто-то больше, кто-то меньше. Почему бы не дать агрессивным то, чего они хотят? Война — это соревнование. И развлечение, особенно, когда ты ничем, по сути, не рискуешь. Так было… долго. В тех войнах не было случайных жертв. И никто не рассказывал о героическом посмертии павших в бою. Ну, почти. Все было честно. Воин сам выбирал свою судьбу, ел, пил, был любим женщинами, иногда мужчинами. Чтобы потом либо погибнуть на поле брани, либо обрести славу и почет. И если, кто-то не желал касаться оружия, его не принуждали и не уговаривали.

Угу. Все как обычно. Мы всегда белые и пушистые, а те, другие, плохие. Хоть сейчас на ток шоу отправляй.

— Тогда что поменялось? Потому что в нынешних войнах случайных жертв более чем достаточно.

— Правила… изменились. Я наделал кучу ошибок. Мы все ошиблись.

Повисло молчание. Расспросить хочется, но что-то внутри подсказывает, нерахри на дальнейшие откровения не настроен.

— Они скоро вернуться, прогуляюсь навстречу. Шаман слишком много нагрузил на себя.

Нерахри с шаманом вернулись затемно. Рюкзаки, доверху набитые ингредиентами для психоделичного зелья, свалили в углу столовой. Запаслись основательно.

Есть не хочется. Пища однообразная до тошноты, и никого это не волнует, кроме Фрола. Все такие возвышенные, аж противно.

Нерахри. Врываются в жизнь, рассказывают о великих целях, что там у тебя на душе, не заботит.

После скудного ужина Яна расслаблялась сидя в плетеном кресле-качалке. Когда в хижину вошел Грегор, девушка почти задремала.

— Отдыхаешь?

— Решила не мешаться. Все равно не понимаю, о чем там шаман с вами спорил.

— Да он просто упрямый. Отказывается признать важность точных пропорций. Говорит, духи ему всю жизнь говорили делать так, как он чувствует. Но для шамана это даже хорошо.

— Упрямство?

— Вера. Он верит в то, что все делает правильно, что напиток помогает ему познать суть вещей и направить других. Поэтому он стал хорошим шаманом.

Это она уже слышала. Только каждый призывает верить в его истины и ни в чьи другие.

— Вера помогает сама по себе? Не важно, во что именно?

Грегор отвернулся к окну и несколько секунд простоял в молчаливой задумчивости.

— Ты любишь задавать сложные вопросы, на которые ни у кого нет ответа. Но подумай сама, если ты просто веришь в каменную статую, как это должно тебе помогать в поисках еды, например? Вроде, никак. С другой стороны, вера в то, что статуя поможет с едой, делает тебя более смелой. Ты не отметаешь с ходу трудные пути, не бросаешь начатое на полдороге.

— А вера в бога? Что она дает миллионам людей?

— Миллионам? Думаешь, наберется столько искренне верующих? — Грегор усмехнулся, усаживаясь на кровать, — Полагаю, вера в бога дает возможность стать ближе к нему. Зависит от ответа, что же он такое.

— Разные люди по-разному его представляют.

— Вопрос не в том, как ты представляешь. Даже, если бы ты могла увидеть или услышать, эти органы чувств могут обмануть. Ты можешь без искажений лишь ощутить…

— Душой?

— Душой. Тем, что только твое. Забавно, но именно то, что мне не удалось воспроизвести и делает людей такими похожими на нас.

Воцарилось молчание, каждый задумался о своем.

— Мы ведь не будем сегодня… путешествовать? — Яна прервала затянувшуюся паузу.

— Напиток готовится около двенадцати часов. Да и тебе стоит отдохнуть. К тому же, все лучшее рождается в уединении.

— Грегор. — Яна впилась в нерахри здоровым глазом. — Как мне вернуть зрение? Ты сказал, это возможно.

Направившийся к выходу нерахри остановился.

— Мы уже пробовали определить, в чем проблема. Что-то не дает пробиться к твоему сознанию. То же, что делает тебя невосприимчивой к внушению. Тебе придется решить эту проблему изнутри.

— Как?

— Есть вещи, которые невозможно объяснить, им нельзя научить. Только понять самой. Тебе нужно учиться и верить. По большей части в себя. И, немного в нас.