Иван Першин - Еглеоп

— Совместное творчество привело к тесному общению?

— Именно. Но сначала надо было узнать друг друга. Без привычки, принимать чьи-то идеи сложно. Сначала мы просто наблюдали за происходящим. Учились пользоваться новым интерфейсом. Смотреть глазами, слушать ушами. Использовать другие биологические органы.

— И Грегор, видимо, хотел слушать только себя.

— В том-то и дело, что нет. Он был просто очарован возможностью делиться и всегда был готов помочь с реализацией другим. Но как же с ним было тяжело. На любое суждение всегда выливал ведро рационализма. Говорил, что эмоции — всего лишь порождение гормонов, атрибут оболочки. Ими вообще нельзя руководствоваться. Отчасти он прав, конечно, но это же весело. Раз попробовав, никто уже и помыслить себя не может без возможности в любое время отправиться в тело и получить его ощущения.

Занятно. Я всю жизнь в нем. Выбора другого нет.

— Рита, а есть какая-нибудь книга? Что-то вроде краткой истории нерахри.

Что смешного? Заржала как лошадь.

— И какую из ста восьми тебе захотелось бы почитать?

— Почему именно ста восьми?

— Да потому, что каждый хочет излагать свою версию происходящего. Моя, например, мало кому понравилась бы. Долго пришлось бы изучать фолианты в поисках правды.

— Ну, хотя бы одним глазком глянула.

А, может, когда-нибудь и двумя получится. Вдруг…

— Самоирония — хорошее качество. Редко встречается. А ты вообще-то как зрение потеряла? Когда тонула?

— Раньше. Нелепо все случилось.

— Секрет?

— Нет, просто глупо. — Девушка пожала плечами. — Получить битой по голове в день святого Валентина от соседа Валентина.

Рита уселась напротив, заинтересованно склонив голову.

— Да там рассказывать особо нечего. Шестнадцать лет, напилась первый раз. Праздник, подругам цветы дарят, а я одна, как дура. Спирт у родителей отлила, водой разбавила. В подъезде с подругой жизнь ругали. А когда возвращалась, соседа на лестничной клетке встретила. Неплохой мужик, в общем-то. Только тоже напился и чертей гонял. Я подумала, узнает, успокою. Не узнал.

— Печально. Его в тюрьму отправили?

— Да нет, у него дядя прокурор города, и вообще. Он нормально себя повел, извинился. В институт поступить помог, у нас либо деньги, либо связи, по-другому никак.

Рита еще несколько секунд пристально изучала лицо девушки, затем встала и направилась к хижинам.

— Тяжело, наверное, в Якутске расти. Идем, обедать уже зовут.

По отсыпанным гравием тропинкам меж бревенчатых домиков как детворе не носиться? Не заглянуть в колодец, не залезть на дерево. К нему ведь для этого ступеньки приколотили. Для них все построили.

Взрослые не разрешают. Сами в сказку привезли, а ходить заставляют строем, за ручку держаться. Слушай экскурсовода, тут так положено. А чего ее слушать, если видно, что не настоящая баба яга, тетка нарядилась в старое платье и разговаривает точь-в-точь, как воспитательница на утреннике.

— Я раньше злая была да суровая. Гусей-лебедей за непослушными детьми посылала, да в ступе своей через дремучие леса утаскивала.

— И в печь их на лопате засовывала?

Совсем маленькая девочка, лет четырех, смотрит на бабу ягу доверчиво. Те, что постарше смеются. Экскурсовод к вопросу привыкла. Через раз задают, сказки на ночь всем читали.

— В печи на ночь самых непослушных оставляла. Да зажарить грозилась. Чтобы без капризов мухоморы в лесу собирали для зелий моих.

— Почему послушных не брала?

Бабу ягу передернуло. Глупые вопросы от детей слушать одно. От тридцатилетней другое. Расфуфыренная вся сюда приперлась, явно мужика себе ищет. И голос злой, потому что мужика нет, знаем таких.

— Послушных мои гуси за версту чуяли, да стороной обходили. Не хотели, чтобы мама да папа плакали.

— А от непослушных, значит, родители были рады избавиться?

Это уже ни в какие ворота. Ей совсем не с кем поговорить, на детской экскурсии к словам цепляется?

— Женщина, это ваш ребенок там один болтается? Потом кричать будете, что потерялся.

Опомнилась. Краситься и наряжаться не забываешь. А как за сыном следить не твое дело. Профурсетка.

Блондинка холодно взглянула на ряженую. Усмехнулась уголками губ и направилась к оставленному без внимания ребенку.

Странный мальчик. Тихий. Ведет себя не как другие дети. Не пытается залезть в сказочную избушку, оказавшись без присмотра родителей. Уселся рядом с собакой, гладит. Старый лохматый пес отвечает на ласку, как умеет, морду на лапы положил, язык высовывает.

— Не боишься, что укусит?

Мальчик поднял голову. Светло-серые глаза на детском лице смотрят серьезно. Осознанно.

— Я ему руку дал понюхать. Собаки не кусают, когда так делаешь.

— Не кусают. Когда чувствуют доброту. Они это делают гораздо лучше людей, — блондинка покрутила головой по сторонам. — Где твои родители?

Ребенок протянул палец. В отдалении женщина, размахивая руками, разговаривает по телефону.

— Мама с папой ругается. Из-за куртки.

— А что с ней случилось?

— Ничего. Мама говорит, что мне куртку надо купить, а папе на работу идти.

— А папа? Пьет?

— Нет, он хороший. Просто работать не любит. Когда я вырасту, я много денег заработаю.

Женщина, не боясь, что платье испачкается, уселась на землю рядом с мальчиком. Дети не меняются. Проходят годы, века, меняется мир вокруг них, а дети все те же. Добрые, отзывчивые. Если не научить их другому.

— А с остальными почему про бабу ягу не слушаешь?

— Это сказка. Я уже взрослый, в сказки верить.

И зачем-то хотят вырасти поскорее.

— Ты прав. К тому же это злая сказка. На самом деле баба яга никого не воровала. Она забирала к себе только сирот.

— Как в детский дом?

Женщина усмехнулась.

— Как в детский дом. Большой дом, где много детей. Она их учила, растила.

— Зачем она это делала?

— Потому что добрая была. Смотри, у меня для тебя кое-что есть, — между пальцев женщины как у искусного фокусника появилась блестящая монета, — она старая. И дорогая. Скажи маме, что нашел ее, она купит тебе куртку.

— Обманывать плохо. Особенно маму.

Лицо блондинки на миг озарилось нежностью, затем приняло обычное холодное выражение.

— Ты прав. Ты ни с кем не разговаривал. Нашел монету в земле, скажешь об этом дома.

Мальчик сунул желтый кругляшок в карман. Его взгляд приобрел потерянную на пару секунд осмысленность.

— Та старуха больше на бабу ягу похожа.

Блондинка повернула голову к медленно бредущей в их направлении морщинистой женщине в вязаном платье.

— Не похожа. Баба яга была красивой.

Они встретились около колодца, молча, словно заранее сговорившись, направились прочь от построек.

— Тебе никогда не надоедал этот образ, Минамус? Могла бы выбрать что-то более привлекательное.