Виктория Самира - Примерное поведение [СИ]

Никто не мешал. Поэтому в голове очень настойчиво крутились странные мысли: почему именно в лабиринте его интуиция постоянно отключалась? И Фанни язвительно дразнила его за это. Нет, такое бывало иногда, когда он сильно нервничал или злился — в такие моменты эмпатическое чутье тоже отказывало. Но почему Нора так настаивала на том, чтобы он приходил сюда? Не с целью же помучить?

Почему сестра ведет себя здесь так, как будто флиртует с ним? А дома моментально преображается в нормальную, смешливую и дерзкую девчонку, какой он всегда ее знал. Какой она росла на его глазах.

Какой он помнил ее? Разной. Сначала это был такой сосредоточенно сопящий красноглазый кулек, лежащий в коляске. И Виктор, семилетний мальчишка, сосредоточенно катал ее по саду. А потом водил за ручку гулять. А какой она была потом? Почему совершенно не помнит время ее взросления?

Память тоже отказала? Чертыхнувшись и помянув странную магию Альварских гор, Виктор встал и, не дожидаясь команды, нырнул в кромешную темноту. Злой на себя за то, что совершенно не мог вспомнить огромного количества событий из собственного детства и пользоваться привычными способностями в этом странном месте.

И вдруг почувствовал. Сначала то, как бьется сердце. Гулко стучит, отзываясь от каменных стен лабиринта. Как шуршат в темноте невидимые создания, которые могут напасть, укусить, и он не успеет даже отпрыгнуть. И что сестра стоит совсем рядом. Она задержала дыхание, чтобы он ее не услышал. Но знал, что она здесь, и…

Он успел схватить ее, прижать к себе со всей силы и развернуться. За полсекунды до того, как спину окатило болью. Огромный сталактит рухнул с потолка и рассыпался осколками.

— Какие крепкие у тебя объятья, — Фанни остановилась и прижалась к нему сильнее, горячо дыша. А затем отошла посмотреть на упавшую глыбу. — Видишь, что бывает, если на минуту отвлечься и позабыть о чувстве опасности?

Виктор зажмурился. Иногда это помогало, чтобы начать хоть как-то различать предметы в темноте. Сердце колотилось еще сильнее — то ли от осознания того, что его сестра только что чудом избежала смерти, то ли от того, что он держал ее в объятьях совсем не по-братски.

Открыл глаза — и не понял, где находится, что происходит, и почему все вокруг изменилось.

Это был тот же лабиринт. То же самое место. Только стены поменяли рельеф, а потолки выше. И здесь была другая девушка. С антрацитовой кожей, густыми белоснежными волосами, рассыпавшимися по плечам, и острыми ключицами, выпирающими из-под тонкой зеленой блузки.

Кари. Ее звали Кари. А его сестра, тощая, мелкая, нескладная, стояла в углу с двумя такими же субтильными мальчишками, и тихонечко посмеивалась над братом, который впервые неумело обнимал девушку.

Кари была на два года старше. Шестнадцать лет, а значит, по альварским меркам — уже все можно. Она взрослая. И от нее пахнет, как от взрослой женщины — духами и чем-то еще неуловимым…

Виктор не сразу понял — это были ее губы. Фруктовый бальзам, от которого у него кружилась голова. Мерцающий манящий блеск, к которому хотелось прикоснуться. И невероятный аромат…

Кари облизнулась и посмотрела ему в глаза.

— Любишь клубнику?

— Я ее еще не пробовал, — смутился Виктор.

— А целоваться ты тоже еще не пробовал?

Он опустил глаза, ему было ужасно неловко из-за всего…

— Давай сбежим от этой малышни. Попробуешь и то и другое, — заговорщицким шепотом сообщила Кари. — За мной.

Они побежали куда-то влево, в совершенно неприметную расщелину, а затем снова налево и, кажется, направо.

Младшие отстали — они явно не знали всех тайных ходов лабиринта. И теперь они с Кари были здесь только вдвоем. В окружении холодных черных стен. Которые казались вечными и незыблемыми…

Кари обнимала его — резко, сильно. Виктору не доводилось еще иметь дело с альварскими девушками… вот так, чтобы все по-взрослому. Наблюдать — да, они часто подглядывали за рабочими, думающими, что в укромных уголках бесконечной паутины пещер их никто не увидит. Никто, кроме любопытных подростков, умеющих чувствовать горы.

И теперь происходящее его и волновало, и жутко смущало, и открывало что-то еще, неведомое, неосознаваемое пока. Он чувствовал и ее прикосновения, и ее возбуждение. А потом — ее умелые поцелуи и запах клубники, которую никогда не пробовал…

Кари отстранилась и загадочно улыбнулась. В ее красных глазах плясали искорки.

— Расслабься, я с тобой, — она снова поцеловала его, а затем отстранилась, сделала пару шагов назад и начала снимать блузку. — Что еще хочешь попробовать? У нас много времени.

Виктор вздрогнул. Или нет. Это был каменный пол под его ногами. Черные стены пещеры. Кари рефлекторно прикрыла голову руками — как их учили. И больше не успела ничего.

Огромная каменная глыба рухнула рядом с ними, рассыпаясь от удара. Альва не удержалась на ногах, а следующий каменный осколок упал уже на нее.

— Кари! — Виктор бросился к ней, пытаясь разглядеть хоть что-то в этой темноте. Он видел не так хорошо, как альвы, но белые волосы на черном камне не заметить было сложно. И руку, украшенную белым жемчужным браслетом.

Девушка судорожно, прерывисто дышала, а Виктор тщетно пытался поднять тяжеленный каменный осколок. И чувствовал — как нарастала паника. Вместе с ней — боль. Она разливалась от груди к животу, потом к ногам. Которые снова наливались свинцом, немели, словно исчезали. Он упал рядом с Кари, не в силах больше подняться. И не мог понять, где были его собственные эмоции, а где ее. Он просто лежал рядом с ней, с силой разжимая руку, украшенную белым браслетом. Пытаясь кричать, но голос не слушался, слова застревали в горле.

Потом пришло отчаяние. Ощущение горькой обиды. Несправедливости. Потому что все вот так… быстро, внезапно, слишком рано.

Казалось, что голова сейчас просто лопнет. От страха и боли.

Почему? Почему все случилось именно так?

Тонкие черные пальцы Кари начали холодеть. Виктор ощущал, как этот холод пробирается по его венам. Свою руку он тоже больше не чувствовал. И почти не мог дышать. Он лежал на каменном полу, вздрагивая и беззвучно плача. Понимая, что умирает. Не видя больше смысла в собственной жизни — бесполезной, никчемной, потому что он неспособен ни спасти, ни даже помочь…

И чья-то властная рука, разжимающая его пальцы. Секундная пауза — когда боль прекратилась.

Мертвая тишина. Кари больше не хрипела и не вздрагивала. Она лежала с широко распахнутыми глазами, уставившись в потолок навсегда застывшим взглядом.

А затем боль вернулась — с утроенной силой. Сдавливая, ломая и вгрызаясь в тело острыми осколками…

— Виктор! Смотри на меня! Смотри!

Он не смотрел. И не мог произнести ни слова. Он тонул в боли и отчаянии.