Мари Бреннан - И в пепел обращен [litres]

– Я должен передать кое-что и ей.

Стоило сосредоточиться на поручении – и Джек окончательно пришел в себя. Не отвлекаясь от выполнения данного Энтони обещания, он сумеет сдержать и вторую часть оного: завершить дело, какие бы странности ни творились вокруг.

Между тем упавшая поднялась на ноги.

– Говорите, – сказала та, что звалась Гертрудой.

Обе выглядели не на шутку встревоженными. Кем они ни окажись, в их дружеских чувствах к Энтони Джек не сомневался, но сохранял присутствие духа только благодаря данной клятве.

– Нет. Эти слова предназначены только для Луны, и передам я их только ей.

– Молодой человек… – начала было женщина с розами, однако сестра оборвала ее.

– Розамунда, времени нет. Раз уж он прислан лордом Энтони, мы должны ему доверять. К тому же, королеве все равно нужно обо всем доложить.

Королеве? Екатерине Брагансской? Но ведь она – в Солсбери, с королем!

«Ладно. Неважно».

– Что ж, – сказала Розамунда, пронзив Джека взглядом, – ради лорда Энтони… Ступайте за нами и делайте, что велим, да без лишних вопросов.

В сем он уже давал клятву, но какой прок объяснять это ей? Джек согласно кивнул, и обе испустили вздох облегчения.

– Тогда сейчас же и едем, – закивала в ответ Гертруда. – Вот только лошадок нам сделаю.

Халцедоновый Чертог, Лондон, 15 сентября 1665 г.

Все, что за этим последовало, Джек принял как должное. Ни словом не заикнулся о том, отчего Розамунда с Гертрудой, садясь в седла, сделались выше ростом. Глазом не моргнул, когда они остановились у черной ольхи, росшей на Сент-Мартинс-лейн, и лошади сестер словно бы растворились в воздухе без следа – кроме пары упавших на землю соломинок. И даже сдержал крик, когда ствол ольхи поглотил его заживо.

В некоем отдаленном, противу всякого естества безмятежном уголке разума родилась мысль: вероятно, сейчас он просто ошеломлен до полной неспособности к сомнениям и даже страхам – все это навалится в полную силу потом, когда у него появится время для раздумий. Ну, а пока что Джек просто глазел по сторонам, разинув рот, что твой деревенский олух, впервые попавший в Лондон.

Вокруг высились гладкие черные стены, освещенные холодными огоньками, казалось, парившими в воздухе без всякой опоры. Вслед Джеку глядели создания, в сравнении с коими Гертруда и Розамунда выглядели существами вполне обычными. Сам воздух здесь казался иным – таинственным, скрытным, словно идешь сквозь тени, обретшие осязаемость.

Последние сомнения в природе сего места и его обитателей развеялись в прах, едва Джек вошел в огромный сводчатый зал и увидел женщину на троне.

Сидела она под великолепным, сверкающим самоцветами балдахином, покупка коего ввергла бы в нищету самого Карла, в обрамлении широкой серебряной арки – спинки трона. Волосы женщины ярко блестели под венчавшей ее голову короной, отчасти похожей на веер, а полуночно-черный шелк платья отливал всеми цветами радуги, а уж эти широкие скулы, определенно, никак не могли принадлежать человеку.

Эльфийка в довольно резком тоне беседовала с мужчиной, весьма напоминавшим змею, но громкий стук башмаков двух сестер, ворвавшихся в двери мимо изумленного, тощего, точно жердь, глашатая, заставил ее прервать беседу на полуслове.

– Гертруда? Розамунда? – чисто, звучно сказала она. – Что произошло?

Сестры склонились в реверансе – наскоро, небрежно, словно бы не желая терять даром даже столь малого времени.

– Ваше величество, – заговорила Розамунда, – этот человек пришел к вам с вестью от лорда Энтони.

Все в зале тут же повернулись в сторону Джека. Он следовал за сестрами по пятам, но, заглядевшись вокруг, забыл поклониться, и в эту минуту, с обычной неловкостью исправив сию ошибку, почувствовал насмешку во взглядах кое-кого из наблюдавших придворных. Вспышка гнева здорово помогла собраться с духом; распрямив спину, он взглянул в глаза королевы дивных созданий без всякой робости.

– Вы – Луна?

– Да, – отвечала она, оставив без внимания неподобающее обращение.

– Если так, сэр Энтони просит передать вам вот что: если вы не желаете спасать Лондон, то, быть может, спасете хотя бы его?

Мертвая тишина. Ни один из придворных не издал ни вздоха и уж тем более не рассмеялся. Лицо Луны застыло в гримасе изумления пополам с мукой, и тут Джек впервые задумался о содержании, о смысле слов Энтони. Поначалу он принял их без раздумий, полагая всего лишь горячечным бредом – но нет, очевидно, смысл в них имелся.

Имелся… да такой, что поразил эту королеву эльфов в самое сердце. А Джек, идя сюда, и не подозревал, что первые сказанные ей слова окажутся столь ужасно жестоки.

– Государыня, – прошептала Гертруда, нарушив жуткую тишь, – это чума.

Королева поднялась с трона так быстро, что глаз Джека даже не заметил, не уловил движения.

– Веди меня к нему.

Ломбард-стрит, Лондон, 15 сентября 1665 г.

В доме царила вонь разложения и смерти. Казалось, отвратительные миазмы закупорили горло, не позволяя вдохнуть. Доктор со странною неохотой остановился и кивнул в сторону лестницы. Ужасаясь тому, что может там ожидать, Луна прикрыла рот и поспешила наверх.

Мертвенно-бледная, кожа его блестела бисеринами пота. От грохота распахнутой Луной двери он даже не шелохнулся. Дрожа всем телом, Луна замерла на пороге. Вот она, бренность бытия в самом ужасном обличье, медленное разложение плоти, в прислугах у коего нестерпимая боль: черные пятна гнойников на горле сплошь исполосованы алыми следами ногтей…

Чума навещала Лондон и прежде, а посему даже Луна сумела узнать ее с первого взгляда. На миг в душе шевельнулась жуткая, отчаянная надежда: быть может, он уже мертв и все его страдания позади?

Лестница за спиной заскрипела под ногами поднимающегося следом доктора, и Луна нехотя, шаг за шагом, двинулась вперед.

– Он…

Доктор припал на колени у ложа Энтони. Как же его зовут? «Джон Эллин. Джек», – всплыло в памяти, затуманенной ужасом. Обернув руку салфеткой, Эллин приложил пальцы к шее больного.

– Пульс слабый, однако он жив.

Из груди Луны вырвался шумный вздох облегчения. Мягко, заботливо осматривавший Энтони Эллин замер и, не оборачиваясь, сказал:

– Он говорил, вы спасете его.

Вздох едва не сменился рыданием.

«Это война, снова война. Действуй я решительнее, быстрее…»

Разумеется, остановить моровое поветрие она не могла. Смертные верили, будто такова кара Господня, постигшая погрязший в распутстве Сити и его короля. Правда сие или нет, над чумой Луна была не властна.

«Но я могла бы поселить его внизу…»

Нет, надолго остаться внизу в то время, как его труд нужен Лондону, Энтони не согласился бы ни за что. Однако если б Луна убедила его хотя бы ночевать и столоваться во дворце, вдали от чумных испарений, вдали от грязи, вскармливающей заразу… или исполнила его просьбу и помогла смертным в беде, чтобы ему не пришлось изнурять себя битвой, в которой не победить…