Дж. Э Уайт - Ловушка для вексари [litres]

Маленькая фигурка висела на щупальцах в воздухе, будто марионетка. И это был не Тафф. Кара не взялась бы даже определить, мужчина это или женщина: кожа облысевшей головы давным-давно усохла, обтянув череп. Но несмотря на это, щупальца по-прежнему шевелились, всасывали, всасывали, будто жадный мальчишка, который пальцем выскребает последние капли варенья со дна банки.

«Вот и со мной бы так же было, если бы я не сбежала. И с Таффом будет так же, если я его не найду».

Но если пытаться ходить в этом тумане, можно свалиться в ещё какую-нибудь яму и сломать ногу! А тогда она уже не сможет помочь брату.

«Нужен свет!»

Кара мысленно потянулась вовне, создавая мостик. И на кончик её указательного пальца село насекомое с тремя парами светящихся голубых крылышек. Насекомое отбрасывало вокруг себя ровный круг света, и сам туман, казалось, расступился при его появлении.

– Мальчик, – сказала Кара. – Его сюда привели тогда же, когда и меня. Ты знаешь, где он?

«Да. Я слышал, как мальчик дрался. Деревянной палкой».

Кара улыбнулась пересохшими, потрескавшимися губами. Да, это точно Тафф!

– Можешь отвести меня к нему?

«Мальчик у Многорукой. Спит и видит вечный сон».

Кара проникла глубже в сознание насекомого и увидела, что под «Многорукой» оно имеет в виду чудовище, которому принадлежат все эти щупальца.

Имоджин.

«Ты освободишь мальчика?» – спросил светящийся.

– Да.

«Плохо. Не надо освобождать. Ранишь мальчика».

– Я его сестра. Я не причиню ему зла.

«Потревожишь мальчика. Во время вечного сна. Убьёшь мальчика».

– О-о! – протянула Кара. Она наконец-то поняла. Если отсоединить щупальца от Таффа, пока он пребывает в том мире, что создала для него Имоджин, это может его убить.

– Должен быть другой способ, – сказала Кара.

«Да. Убить Многорукую. Прекратить вечные сны. Спасти нас».

В мыслях насекомого чувствовалось возбуждение. Светящийся не любил Имоджин и жаждал, чтобы Кара вступила с ней в бой.

– То есть если я убью это чудовище, с Таффом всё будет в порядке?

«Ступай за мной».

Светящееся насекомое благополучно провело её мимо десятков ям. В каждую яму вело по паре щупалец. Кара смутно видела силуэты на дне каждой из ям, но старалась не приглядываться. Если среди них и был Тафф, она не хотела отвлекаться. А если Таффа там не было, она просто не хотела это видеть.

Идя за светящимся, Кара пыталась избавиться от воспоминаний прошедших четырёх лет, фальшивых событий, которые происходили только у неё в голове. Это было тяжко. Даже сейчас она ловила себя на том, что хочет вернуться домой, управиться с вечерними делами, потом обсудить с мамой, какое платье ей пошить к празднику Теней… «Ничего этого на самом деле не было! – твердила себе Кара. – Это была просто тюрьма внутри моего рассудка!» И всё же она не могла не вспоминать, как заливисто хохочет мама, какие тёплые у неё руки… Раны, которые наконец-то зарубцевались, открылись заново, как будто мама только что умерла во второй раз. Кара сталкивалась с тьмой, с насилием, со злом – но никогда ещё не ведала подобной жестокости.

«Нужно остановить эту тварь, чтобы больше никто не испытывал подобных страданий!»

Но как?

Но не успела Кара начать обдумывать этот вопрос, как туман расступился и перед ней предстала Имоджин.

Вексари выглядела более иссохшей, чем способно быть живое тело, так, будто ведьма некогда придумала способ не умирать, однако стареть не перестала. Из спины у неё торчал ребристый чёрный гребень, а из гребня этого росло щупальце, которое разветвлялось на сотни и сотни других, так что ведьма стояла на них наподобие зловещего осьминога. Кара обернулась и увидела, что щупальца уходят в туман, как питательные трубки, соединяющие чудовище с пленниками, заточёнными в ямах.

Имоджин открыла глаза, показав слепые бельма.

– Кара Вестфолл, – сказала она. – Ты бежала из мира, который я для тебя создала. Чего ради?

– Я пришла за братом.

– А-а! – сказала Имоджин. – Маленький Тафф! Я-то думала, он захочет встретиться со своей мамой, но не это было той потерей, о которой он больше всего тосковал в глубине души. Поэтому я вернула ему папу. Настоящего папу. Они сейчас рыбу удят. Твой брат впервые в жизни катается на настоящем корабле.

– Отпусти его!

– Зачем? Он счастлив. Ему чудится, будто он проводит счастливый день с любимым папочкой.

– Но на самом деле это не так.

– Нет, – ответила Имоджин, и её верхняя губа приподнялась в звериной ухмылке. – На самом деле это не так.

– Зачем ты это делаешь?

– Потому что он так скучает по отцу – и именно поэтому это так вкусно!

Кара с отвращением отшатнулась.

– Ты что, ешь его чувства?! – спросила она.

Имоджин скрестила руки на груди, сделавшись до ужаса похожа на разобиженного ребёнка.

– Ишь как мы скоры судить-то! А сама-то что, не ешь мёртвой плоти, а? А гадких зелёных штуковин, что прут прямо из грязи? Есть можно что угодно, Кара Вестфолл! Я сама питалась мечтами да воспоминаниями, и они в самом деле довольно питательны, но всё же нет ничего нажористей того, что могло бы быть! Вся жизнь – сплошная потеря. Дорога, на которую ты не свернул. Неспетая песня. Сладко-горький нектар настоящей любви, что осталась позади. Много лет назад ко мне явилась женщина, у которой единственный сын ушёл в лес и не вернулся. Она умоляла меня вернуть ей ребёнка.

Имоджин зажмурилась и сладко вздохнула.

– Вот это был пир так пир!

Тут, в Чащобе, Кара научилась мириться со многими вещами, и тварь, что питается эмоциями, была ничуть не удивительней несолнц или Лесных Демонов. И всё же что-то тут не сходилось…

– Ну ладно, – сказала Кара, – но когда ты уже наелась, зачем же ты оставляешь свои жертвы в живых? Зачем держишь их в плену в своих воображаемых мирах?

Имоджин схватилась обеими руками за живот. Каре послышалось глухое булькающее бурчание.

– Если бы мне хотелось простых эмоций, всё было бы куда легче! – ответила Имоджин. – Радость, ревность, гнев – все эти поверхностные чувства можно выпить за один поцелуй. Но настоящая потеря коренится глубже! Вас, людей, ваши мелкие трагедии отчего-то всегда застают врасплох. Вам так тяжело смириться с тем, что ушедшее – ушло. Поэтому до потери добраться трудно, она как полновесный орех в непробиваемой скорлупе. Очистить все прочие эмоции не помогает: это просто убьёт и носителя, и самый смак. Но если при помощи видений убедить человека, что его жизнь вновь исправлена, он мало-помалу отпускает это восхитительное чувство утраты, и оно всплывает на поверхность, где я могу до него добраться.

Имоджин облизнулась чёрным, иссохшим языком.

– Прямо как сливочки!

– Ты чудовище! Ты держишь людей в плену и высасываешь их досуха!