Петр Ингвин - Зимопись. Книга вторая. Как я был волком [СИ]

Волки и человолки ждали. Под молчаливое сопенье собратьев вожак постоял над похолодевшим трупом, затем решительно поднялся и рыкнул отход.

Стая хмуро двинулась домой. Труп подруги остался у волков. Я примерно представлял, как с ней обойдутся.

Не мое дело. Я тоже тащил часть трупа. Добычу две стаи поделили, но всех детей забрала наша. Для частичного восполнения поголовья. Все не мясное из еды тоже досталось нам.

Возвращение вышло траурным. Шли, не разбирая дороги. Новые дети вопили, их раздали самкам для кормежки и воспитания. Метод кнута и пряника, то бишь тумака и титьки, срабатывал не со всеми. Вожак злился, слыша истерический плач, но смирялся. Это будущее стаи. Новые бойцы, новая кровь. Кто не заботится о будущем, тот не имеет будущего.

Накрапывал мелкий дождик. Трава, почва и камни, по которым передвигались, неприятно влажнели. Ногам привычно, а ладони пачкались и скользили. Попеременно меняя руку, что прижимала мясо, я вытирал ее о траву. Это уменьшало скорость, на меня зло рычали. Ребрам или идеально выпяченной для подобного заднице доставалось от подгонявших самцов, заранее уверенных, что сильнее меня физически. Эти удары мной воспринимались как должное. Каждый знай свое место. На большее я не тянул. Если и потянул бы — зачем связываться ради привилегии ударить слабого? Вернее, того, кто признал себя слабее. У меня другие приоритеты. Хотя я уже не тот хлипкий мальчик, которого принимали за девочку. Худое тело стало поджарым, жилистым, гнулось во все стороны. Ступни огрубели, плечи раздались, взор посерьезнел. Четко прорисовался кадык. Голос ломался, то и дело уходя в низкий регистр. Приходилось заново учиться им пользоваться. По росту я намного перегнал Тому. Рука легко переламывала небольшое деревце. Желудок переваривал все, что попадало внутрь, а это немало. Отказывался только от мясных деликатесов человолчьего меню. Лучше поголодать. А при такой добыче, как сегодня, веганы переставали казаться чудиками, я стал понимать их мотивы.

Моросить перестало. Едва обрадовались, дождь издевательски хмыкнул и прекратил притворяться, ливануло как из ведра. Теперь каждый шаг давался с трудом. Единственная задействованная рука срывалась, соскальзывала, утопала в превратившейся в месиво почве. Лицо тыкалось в грязь. Ноги едва вытаскивались, проваливаясь под собственным весом. Иногда подгибались. Я полз на коленях. Локти тоже периодически подламывались, бросая тело на мокрую поверхность. Хорошо, если не на камень. Ладони, локти и колени сочились кровью. Представляю, каково Томе, с такими же неимоверными усилиями продвигавшейся рядом. Под ней чавкала дождевая жижа, отбирая последние силы. Смотрик придвинулся к девушке, предложив плечо. Коренному обитателю стаи, ему, казалось, все нипочем. Тома с благодарностью оперлась. Но быстро идти они не могли, и чей-то рык положил конец джентльменскому поступку парня.

Отягощенная пищей и детьми, которые отныне стали детенышами, стая двигалась весь день. Добравшись, человолки рухнули по своим местам в родной пещере, откуда еще не выветрился запах захватчиков. Здесь было тепло. А раз тепло… Не допроситесь. Опередив благодарно настроенную девушку, я рыкнул Смотрику на его угол. Пусть учится отделять блажь от благотворительности.

Утром вожак не поднял стаю. Он спал. Или делал вид, что спит. Ему не было дела ни до всех нас, ни до еды. Остальные ходили вокруг сложенного мяса, дышали его запахом, бестолково давились слюной.

Мы с Томой употребили появившееся время на отмывание в подземном ручье. Пот, грязь, въевшиеся потеки крови. Я больше напирал на тело, девушка беспокоилась за голову: две неутомимые пятерни промывали волосы, драили песком, расчесывали и снова мыли. Далее по кругу и до бесконечности.

Пока она стояла на коленях у низкого русла ручья, я, быстро помывшись, охранял подходы. Лучше проблемы предотвратить, чем потом решать. Плавали, знаем.

Вожак пришел в себя к обеду. Бугрящиеся конечности медленно приподняли тело. Зубы-клыки вонзились в не тронутое никем мясо. Некоторое время доносился лишь громкий чавк, перемежавшийся не менее громким кваканьем всеобщего сглатывания. Потом перепало остальным. К вечеру стая спустилась к ближайшему лесу за кореньями. Для нас с Томой это было счастьем.

Девушка все еще размышляла о дружественной волчьей стае.

— У меня ощущение, — шепнула Тома, ковыряясь в земле, — что человолки — выкормыши тех волков.

— Согласен. Мы присутствовали на встрече родственников. А первым мауглей мог стать ребенок с причала, оставшийся без родителей. Пару себе мог украсть в деревне.

— Или она тоже была с причала, — донесся вздох.

— Как они наращивают численность, мы вчера видели. — Я с отвращением покосился на новых «сородичей». — Жаль, затылки гривами прикрыты, татуировок не видно. Сразу отличили бы, кто деревенский, кто местный.

— У высокородных тоже нет татуировок, — напомнила Тома.

— И у пришлых, типа нас с тобой, — дополнил я.

— Значит, не узнать, кто откуда.

— У Смотрика есть татуировка?

— Нет, — мгновенно ответила Тома.

Ага, проверяла. Значит, одно из трех. Ладно, забудем.

Ужин кореньями был паршивенький, но он был. Уже счастье.

В пещеру вернулись поздно. Постепенно все утихли. Даже маленькие дети. Усталость брала свое.

Ночь выдалась холодной. Дул ветер, завывая в каменных проходах. По телам скользил зябкий сквозняк. Поворочавшись, Тома придвинулась к моей спине.

— Насчет Смотрика даже не заикайся, — упредил я вопрос. Или предложение. — Переживет.

— Я вообще молчу, — с укоряющей обидой выдала Тома.

— Кстати…

— Когда ты говоришь «кстати», обычно оказывается совсем некстати.

— Я же не специально.

— Ладно, чего?

— Не переименовать ли его в Лизуна? Хотя, только начни, вдруг придется и дальше…

Ответом стал удар коленом под зад, отчего я чуть не поперхнулся.

Посмеявшись, я пожал девичью руку.

— Прости. Пусть остается только Смотриком, мне так спокойнее.

Новый пинок прилетел в заранее подобравшуюся ягодицу. Уже не такой сильный. Больше для проформы.

— Все, молчу, как рыба об лед. Хотела бы сейчас рыбы?

Меня настиг третий пинок.

Полежали молча.

— Красивых снов, — наконец, прошептала Тома, тепло устроившись и подарив тепло мне.

— И тебе красивых.

В очередной раз оценил местное ночное пожелание. Не покоя, как у меня на родине, не добра, как в западных странах, а красоты.

Поспать не удалось. Ни спокойно, ни красиво, ни по-доброму. Никак. В глубине пещеры загуляла собачья свадьба. Ладно, пусть будет волчья. Хотя вряд ли истинные волки опустятся до такого срама. Одинокую самку, позволившую добраться до себя не предлагавшему стать парой самцу, теперь окружала быстро сменявшаяся свора. Самка огрызалась, пыталась вырваться, скулила. Поздно. Ее не отпускали. То и дело раздавался новый подчиняющий рык, переходивший в утихающий утробный рокот и заканчивавшийся довольным урчанием. Другие члены стаи смотрели на это ровно, без интереса, или вовсе не смотрели, ночь все-таки. Мамаши отвернулись, прижимая к себе сонных детишек. Низкий ранг «невесты» не позволял вожаку вмешаться, если это не мешало жизни стаи и установившемуся порядку. Видимо, не мешало.