Ника Ракитина - Завтрашний Ветер. Луна-и-Звезда [СИ]

— Как же, знатные телваннийки перед шатром его толпой выстроились! Свои девушки красавицы того гляди подадутся в мабригаш, пока он аристократку ищет. Да, это придало бы весу торговле. И уравновесило хлаалу, которые у нас имеют интерес.

— Это свидетельство мудрости ашхана.

Лицо развеселившейся Забамат собралось в морщинки, как печеное яблоко.

— Вполне понятное желание купца породниться с аристократом, — стояла на своем Аррайда, полагая, что Сонумму не выдержит и наконец начнет говорить по делу. И скажет даже чуть больше, чем собиралась.

— Зайнаб богаты и преуспели в торговле. Это наше преимущество и наша беда. Слишком высоко заносит парня. Не на ровню засматривается, забывая, кто мы есть. А мы не Великий Дом, чтобы с нами знатные телванни рвались породниться. Тем более, что чванства у них поболе, чем у остальных оседлых будет.

Полная, уютная, округлая, она угостила гостей масляными лепешками.

— Но где я достану аристократку телванни? — не лез Аррайде кусок в горло.

— А и не нужно, — провидица Зайнаб ухмыльнулась. — Ни к чему посторонней бабе им вокруг пальчика крутить.

Лин подмигнул желтым глазом и одними губами шепнул:

— Ну еще бы! Крутить молодым вождем — дело провидицы Зайнаб, исключительно. Благородная дама не потерпит конкуренток.

— Слушай сюда, — шаманка доверительно наклонилась к Арри. — Отправишься в Тель-Арун. Или доверенных людей отправишь.

Вручила Аррайде костяной гребень с изящной резьбой.

— Отдай это Савиль Имайн, торговке рабами. И скажи, что мне нужен особый товар. Она поймет, что ты от меня.

Выйдя из шатра, Аррайда вдохнула полной грудью. Воздух пах ледяной свежестью и дымом. Тот легким флером тянулся над поярчевшими кострами, соединялся и подымался вверх, к темно-сапфировому небу, на котором все ярче проступали созвездия — рис, ледяное крошево, цветные фонарики. Луны восходили из-за шатров, огромная, ноздреватая багряная и мелкая белая, похожая на яйцо, который жарил в небе великан. Сети лун тянулись через зенит, пока еще слабо различимые, как туман.

— Идем спать. И набегались за день, и наговорились — язык во рту застревает.

— А Эрабенимсун?

— С Манирай можно и утром поговорить. Даже лучше утром. Мало ли что Улат-Палу померещится с пьяных-то глаз. Мацтом зенки позаливает и ну кулаками махать. Тьфу, — Нибани злобно фыркнула. — Хан-Амму должен был наследовать отцу. Но мальчик скромный, тихий, а эти зверюки, Пал с дружками, наложили лапу на его наследство. Другие мужчины племени их поддержали, чему сами теперь не рады. Я вообще удивляюсь, что Улат явился на совет.

— Только чтобы позлить меня, — бросил Сул коротко.

— И все-таки… — Аррайда повернула голову туда, где возвышались чуть подсвеченные пламенем коричневые шатры самого воинственного племени пепельноземцев. — Идем к Манирай.

— Да она уже все мозги сломала, как и я, — бросила Меса в сердцах. — Если бы Хан-Амму захотел и сумел взять власть, то он бы сделал тебя Нереварином Эрабенимсунов непременно. Но он ничего не хочет, он всем доволен! У него амбиций меньше, чем у гуаров, которых он пасет. Матуул взывал к его чести, к уважению предков, к памяти отца… все равно что скальным наездником по бревну стучать.

— Я поговорю с ним.

Лин зевнул, прикрывая рот широкой ладонью:

— Думаешь, получится? Такие вещи лучше на тверезую голову решать и кумекать.

Аррайда дернула плечом:

— Все равно по дороге.

И зашагала к костру, сиявшему, как звезда, в двух шагах от места, где они спорили.

Костер плевался искрами, дымил, потрескивал. Молодой пепельноземец жарил над ним колбаски на палочке. Худой, просто одетый, сидел на корточках, перемазавшись в пепле так, что лицо и руки стали из серого черными. Алые глаза вожделели колбасы.

— Вечер добрый, — сказала Нереварин у него над плечом. Парень подпрыгнул. Но справился с собой.

— И вам здоровья. Был ли легок ваш путь?

Нереварин улыбнулась.

— Нет. Но спасибо, что спросил…

— Хан-Амму, — назвал тот свое имя и опять повернулся к костру. Жир, капая на огонь, зашипел.

— Это — мальчик? — Лин хмыкнул.

— Мальчик, — пробурчала Меса. — Гуар упрямый. И ты для меня тоже мальчик, между прочим.

Тут уж захрюкал невидимый дедка Сенипул. Хан вздрогнул.

— Манирай у себя? — спросила Нибани ворчливо.

— Да. Но я опять скажу «нет». Я не хочу вносить раздор в наше племя и не чувствую себя вождем. Отец был хорошим ашханом для нас, я — нет.

— Идет война.

— Я знаю. Но Улат-Пал не станет участвовать в ней. И не даст вам воинов.

— А ты бы дал? — спросила Аррайда прямо.

— Я?.. — он уставился испуганными круглыми глазищами на Луну-и-Звезду, блестевшую на ее руке. — Я плохо понимаю в войне. Я хороший пастух.

— Завел, как мельница, — провидица Уршилаку погрозила парню сухим кулачком. Откинула полог юрты, заглядывая в темноту. Темнота зашевелилась. Высунулась распатланная голова старой данмерки:

— Заходите тихо. А ты, Хан, молчи.

Парень закивал.

— Совсем Улат зашугал парня. Он и на меня руку готов поднять, но духи предков не дозволяют, — с порога огорошила Манирай. — Ты, девушка, если хочешь стать Нереварином Эрабенимсунов — верни Хану украденное наследство. Разберись с Улат-Палом и его присными. А я сделаю из парня доброго вождя для нас.

Она оглядела гостей.

— Не вступайте с Улат-Палом в разговоры и не поворачивайтесь спиной. Потребуйте украденное. Если что — отберите силой.

— Проливая кровь в сваященной долине?

— Ну, подождите, пока мы вернемся домой. Но Хан может туда и не доехать, — возразила провидица резонно.

— Мы сделаем, — произнес Сул с неохотой.

— Зато далеко бегать ненужно, — фыркнула Нибани. — Идем.

— Оставайся со мной, Меса, — сказала Манирай. — Иногда стоит закрыть глаза, чтобы самый лучший сон сбылся. А я жду давно.

В шатре Улат-Пала смердело. Прокисшим пивом, немытым телом, мочой. Сам он в обнимку с приятелем развалился на узорной яркой кошме среди подушек и битых кувшинов и уставился на Аррайду с нехорошим пристальным удивлением. Сама она, привыкшая к чистоплотности пепельноземцев, тоже была обескуражена.

— Как-то даже слишком предсказуемо, — она поскребла щеку.

— Стоило бы здесь прибраться, — заметил дедка Сенипул едко.

— Нвах… — Улат-Пал свел на гостье мутные глаза. — Что ты забыла здесь?

— Пришла за тем, что ты украл.

— А я думал… будешь умолять… назвать тебя Нереварином…

— Много чести!

— Эй, Ахаз, Ашу-Аххе, Ранаби! — заорал он. — Приветствуйте гостью!

Толкнул спящего. Поднялся и, растопырив руки, пошел на Нереварина, готовый удушить или переломать кости в смертельном объятии. Или устрашить одним видом, чтобы девчонка, визжа, убежала прочь.