Ника Ракитина - Темные властелины на дороге не валяются [СИ]

— И ходют, и ходют, — пробурчала пушистая орчиха-служанка, орудуя щеткой и, мстительно пихнув Зинину ногу в сандалии, призывно поглядела на менестреля.

— Чего нового? — зевнув, поинтересовался Эдельвейс.

— А то ж прям на цельный год отлучалси, — фыркнула орчиха и снова пнула «дочку» в голень. Та злобно заурчала и стрельнула оттаявшим египетским взглядом в противную поломойку, отметив и кучерявую шерстку и вплетенные в нее голубые ленточки.

— Как обычно, — пожал широкими плечами корчмарь, — зима…

— Зима… — согласился менестрель.

— Вот разве что Темный Властелин снова буянит, — потряс головой хозяин, отгоняя настырную муху, невесть от чего воспрявшую посреди зимы. — «Хомячихинский Пифий» пишет, вона, что в столице танцы на столах затеял. С раздеваниями…

— Зима, — снова зевнул Эдельвейс и, сняв со стены лютенку, дернул третью струну, — лихорадки цепляются…

Струна бренькнула, а частично оттаявшая прима протестующе засипела: «Ля-бемоооль…»

— Доча… — умилился менестрель. — Вся в меня! Ты это, Мавросий, налей ей согревающего. И покушать. Да не бычи, из моих денег вычтешь.

— И надолго она к нам? — корчмарь скосил глаза на переносицу и взмахнул тряпкой: нахальная муха никак не отставала. — Так и знай: забясплатно кормить не буду.

— Дочка она мне! — Эдельвейс, насупившись, двинулся к стойке. — И не боись, нахлебниками не будем. Вот оклемается маленько, так, как пить дать, вам всем покажет. Она мож это, на шаре танцевать умеет. Талантливая — вся в папку.

Трактирщик скривился, но все же плеснул в кружку мутной жидкости:

— Сказанул: на шаре! Теперь ей и шар покупать?

— Зийна, пей, — менестрель, приподняв дочку за волосы, влил самогон ей в рот. Прима глотнула, пискнула, покраснела, побледнела и извлекла из пышной груди мощное «Пляяяяя!!» Правда, на этот раз без бемоля.

— Молодчиночка… — Эдельвейс подхватил задыхающуюся дочу под мышку и потащил к столу.

— Что это было, отравитель? — просипела Зина и, пошарив в поисках закуси, смачно занюхала выпитое кружевной салфеткой.

— Оркский самогон, — менестрель заботливо подвинул к дочке жаркое из дикого баклажана.

— Это я сама поняла! — Зина томно взяла закусь двумя пальчиками. Браслетки звякнули. — Я о властелине, темном. Они что, у вас тоже водятся?

— Только один. Да ты кушай, кушай. И не боись, чай, душегубец отседова далеко.

— Где? — заинтересовалась Зина и отправила в рот еще кусочек жаркого.

— Известно где, — фыркнула противная поломойка и тут же принялась елозить щеткой под столом Эдельвейса, — в Самом Черном замке на Черной горе посреди моря. Тоже Черного. Ну, когда на «Ночной вазе» в небесах не застрянет.

— Ой, — поперхнулась Зина. — А какой он?

И алчно сверкнула глазами.

— Да обычный, — Мавросий стал невозмутимо складывать из «Пифия» самолетик. — Брунет. Брутальный. Глаза, что у козы блудливой. Волосья по ветру вьются, Шпага серебряная, опять же. Булье, говорят, алое да чистого шелка. На вот, любуйся!

Корчмарь запустил газету в сторону Зинаиды, и, мгновение спустя, с первой полосы, кривясь, глядел на приму бледнолицый брюнет в алых труселях с медведиками.

— Ах, — сказала Зина басом, — Иуэомиэленей!

— Че? — спросили хором корчмарь, поломойка и менестрель, а Темный Властелин побледнел еще больше и постарался смыться с передовицы.

— Куда?! — взревела Зинаида, но тут оголодавшая муха пошла на таран и с размаху врезалась поломойке в глаз. Та, заорав не своим голосом, выхватила из рук примы газету и ринулась за насекомым, толкая столы и перепрыгивая скамейки.

— Весна скоро… — заметил Эдельвейс и взял на лютенке меланхоличный аккорд.

— Мой принц… — хлюпнула носом вымечтанная дочурка.

— «Твои зеленые рукава сведут с ума меня сейчас. Твои зеленые рукава затмили свет твоих же глаз»… — выразительно завел Эдельвейсстаринную орочью балладу.

— Попса! — выплюнула Зина и скривилась.

— Классика! — не согласился свежеобретенный отец и сыграл заковыристый пассаж.

— Вот классика! — Зинаида вскарабкалась на стол, и, сложив руки на груди, устремила горящий взор вдаль: — О, милый! Приди, мое блаженство! Приди моя любовь, мне сердце успокой!

В этот исторический момент где-то в Запределье часы пробили десять. А поскольку эти десять пришлись на предсказанный Конец света (не будем уточнять, который), биограф примы содрогнулся и с опаской посмотрел в окно. Там ничего не изменилось, разве что лениво отряхнулась сидящая на дереве ворона, а вот Зине откровенно не повезло. Поток авторского адреналина вкупе с уникальной методой профессора Шниперсона, когда-то обучавшего девушку вокалу, сделали свое черное дело. Стены таверны срезонировали на четверть тона, войдя в унисон с оркским боевым кличем, и милые пушистики внезапно начали внеплановую трансформацию. Сначала с тихим шелестом опала белоснежная шерсть, являя миру огромные мускулы и грубые зеленые шкуры. Затем из-под широких губ выдвинулись внушительные клыки, а трогательные влажные глаза сделались вдруг вдвое меньше и загорелись маниакальным огнем.

— Джай Махакали! [1] Jai Mahakali, Ayo Gorkhali! — («Слава Великой Кали, идут Гуркхи!») — боевой клич гуркхов. — взрычала страшная троица и стала окружать стол с обалдевшей примой.

— Обалдеть… — пролепетала попаданка, а потом от души завизжала и попыталась пнуть тянущуюся к ней лапу с огромными когтями. Орки заорали и закрыли уши, крыша таверны затрещала, покосилась и, сложившись книжкой, рухнула в зал, подняв тучи пыли. Здоровая балка приложила приму по многострадальной голове, и дама, всхлипнув, затихла и стекла под стол. Велика ты, сила певческого искусства…

Получасом спустя онемевшие от горя селяне скорбно смотрели на дымящийся остов таверны, над которым гордо, как АН-225, парила одинокая муха…

— Дармоеды! Олухи! — орал я на несчастных «эльфийских принцев», топая ногами и плюясь ядовитой слюной. Потом содрал с ноги ботфорт и запустил в них для полноты картины. Бабушка Беладонна оценила бы мою верность традициям.

Йожин с Федей переглянулись.

— А мы че… — загундосил гном. — Кто ж знал, куда ее выкинет. Мы тут репетировали, а она на почти крайнем почти севере… Рояль така скотина, нет бы трамваем поехала. Патриаршие, масло, Аннушка…

— Дармоеды, олухи, идиоты, — перечислял я уже чуть тише, загибая стройные пальцы. — Имбецилы, олигофрены, кретины, дебилы…

— Ваше Темнейшество, — робко прервал меня Федор, — а «дебил» как пишется: через «е» или через «и»?

— Розенталя почитай, балбес! — я стукнул свернутой в трубку орочьей газетой по склоненной кудрявой голове и с подозрением спросил. — А кстати? Почему это ты интересуешься?