Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

«Ничего, – думали некоторые – те, кто в самых кабальных условиях. – Всего несколько дней – и от нас всех ничего не останется».

Абсолютно ни хрена – вот что они получили за все старания, думала Коллингсвуд. Абсолютный нуль без палочки. Очевидно, произошло что-то крупное. Не то чтобы она уже знала что: она появлялась на месте какого-нибудь трындеца, чувствовала в воздухе знакомых людей, чувствовала тех самых Билли и Дейна, которых они надеялись поймать, чувствовала неприятное разложение в атмосфере фишек, которые она разбросала, – как слизняки под солью. Какой-то сдвиг случился. Что-то покачнулось и перевесило, но стало раздражающе и до смешного сложно понять что. А от Бэрона и Варди помощи не дождешься.

«Ну все, блин». Коллингсвуд мутила все, что могла. Обзванивала и напоминала о старых долгах, слала энергичного Бодрячка на побегушках разнюхивать, психовала из-за спешки, из-за того, что неумолимо водворялось. Возглавила – хотя и старательно избегала мыслей об этом – расследование. Казалось, что фигуранты, о которых она уже не ожидала слышать, которых она никогда не видела лично, но которые были хорошо известны в кругах специальной полиции, вернулись, или вернулись снова, или не мертвы, или приближают конец света, или идут по твою жопу.

В этот раз ненадолго пришла ее очередь игнорировать звонки Бэрона. Работала она из дома, из кафе на лей-линиях, с ноутбука. Пересечения с контактами. «Что слышал? Вот только не надо этого вашего «никто ничего не знает», – не бывает такого, о чем никто ничего не знает».

Потому что один всплывавший в историях мотив – одна связь, благодаря которой она еще не разуверилась в своих способностях в эти закругляющиеся времена, – касался оружейных фермеров. Кого она официально повысила из разряда слухов. Что, вообще-то, сделала – напоминала Коллингсвуд себе позже, шаря в поисках хоть какого-нибудь повода для гордости в эти паршивые времена, – еще до того , как ее достигли все собранные подсказки, накопили критическую массу до уровня интуиции, и она вдруг поняла не только то, что оружейные фермеры готовились к атаке, но и где.

Твою мать. Что? Почему? Эти вопросы подождут. И все-таки Коллингсвуд не могла не думать: «Если нацелились на них – то, значит, они его и украли». А это значило, что ОПФС понимает в жизни еще меньше, чем им казалось.

– Босс. Босс . Заткнись и слушай.

– Где ты, Коллингсвуд? Где ты была? Нужно обсудить…

– Босс, заткнись. Надо встретиться.

Она качала головой. Ее потрясла внезапная четкость этого перехваченного намерения. Она знала, что хороша, но чтобы она да вдруг получила такое знание? «Просто они бросили скрываться, им уже плевать».

– Где встретиться? Почему?

– Потому что готовится охренеть какая атака, так что тащи подмогу. Тащи артиллерию.

Могло ли внимания оккультного Лондона избежать то, что в ночь, когда маломасштабный конкурс апокалипсисов готовился расколоть клином весь город, Фитч и его штат лондонмантов отсутствовали в окрестностях Лондонского камня? Могло ли это пройти незамеченным?

– Наши дни уже сочтены, – сказала Сайра. Все это ненадолго. Те среди штата лондонмантов, кто мог, одержимо просчитывали будущие – или, напоминали они себе, возможные будущие – в безопасном трейлере. Их работа стала простой и минимальной: держать кракена подальше от неприятностей до, во время и после надвигающегося последнего дня. Не дать этому дню стать этим днем. Это все, что они могли поделать. Новый священный долг.

«Раньше был еще один». «Еще два». Лондонманты с помощью мучительных толкований снов и памяти толковали историю города и ожоговые пузырьки в стекле его хронологии, коллекционировали этих новых странных провозвестников, этих архитектурных жертв темпоральных поджогов. «Помнишь старый гараж у газового завода? Такой реально крутой, в стиле деко?» – «Нет». – «Ну, о том и речь, его там больше никогда и не было. Но смотри», – сохранившаяся открытка со зданием, закопченная и нестабильная, стойко держалась в бытии, чтобы не пропасть в обгорелой хронологии.

Вати уходил на часы, потом на день. Не отвечал на шепот, когда из транспорта поднимали фигурки. Не отступление ли, не капитуляцию ли он согласовывал?

Пола держали в комфорте. С едой проблем не было. Короткая остановка – и Сайра запускала руки в кладку уличного угла, мяла, как глину, и кирпичи превращались из крепления строительных лесов в связку ключей и, наконец, в пакет с едой навынос.

Дважды они снимали скотч со рта Тату в беспочвенной надежде, что он скажет что-нибудь разоблачительное, полезное или познавательное. Теперь, в присутствии этого зловещего игрока, все должно встать на свои места, но не вставало. Тату хранил молчание. Это было дико на него не похоже. Но если бы не мина на чернильных чертах, можно было бы подумать, что он расколдовался.

– У него все еще остались войска, – сказал Пол. Отчаянные арьергардные бои. Долбакам в полуатаке-полуобороне против традиционных врагов пришлось самостоятельно проявлять инициативу – то самое, чего они так стремились избежать. Люди, не подумав, разглашали свои секреты, долбаки за них сражались, где-то выигрывали, но везде умирали, несли потери, их кожаные доспехи рвались, их шлемы бились, вдруг становились видимы их карликовые ручки на месте члена с яйцами – мясное эхо головных рук. – Может, Госс и Сабби вернулись.

Фитч закричал. Грузовик тряхнуло. Не в ответ на крик – лондонмант за рулем не мог его слышать, – но потому, что что-то ударило в один и тот же миг как по водителю, так и по Фитчу. Фитч закричал.

– Надо вернуться, – повторял он снова и снова. Все вскочили. Поднялся даже Пол, готовый к чему бы то ни было. – Назад, назад, назад, к сердцу, – говорил Фитч. – Я слышал… – в звоне антенн, в плаче города. – За ним кто-то идет.

Пришлось увести грузовик с безопасного круга на улицы, куда тот едва влезал, – такие узкие, что Билли догадывался, что водитель фишковал их от аварии. Всюду было насилие – оккультное и повседневное. Полиция, «Скорые» и бесцельно блуждающие пожарные – здания вспыхивали, и вызовы выгорали из памяти, так что на полпути ни один пожарный не мог вспомнить, куда они направлялись. Грузовик подобрался как можно ближе к полуразрушенному спортивному магазину, где был дом Лондонского камня. Они услышали новые сирены и услышали выстрелы.

На улицах еще виднелись прохожие, но слишком мало для вечернего времени. Те, что были, двигались как те, кем они были, – люди на военном положении. Вокруг здания – полицейская лента. Им замахали полицейские офицеры, прижигавшие местность.

– Нам не пройти, – сказал Билли. Но он же был с лондонмантами . Как будто переулки, куда они ныряли, откажут им – как будто переулки не переключатся и не выгнутся послушно для Фитча, Сайры и сотоварищей, уже не скрывавшихся и не заботившихся о том, что их заметит город. Так что лондонманты побежали с Дейном и Билли, как драпающие школьники, через какой-то заложенный кирпичами тупик, который перекинул их с архитектурной отрывистостью в коридор внутри того уродливого места, рядом с сердцем Лондона, где – все еще – шла битва.