Чайна Мьевилль - Кракен [litres]

«Когда ты в последний раз доходил до чего-нибудь своей башкой? – думала она. – Когда четко говорил нам, что делать?» Стыдом она вынудила его встретиться с ней глазами, и в их глубинах она видела – словно далекий маяк – страх.

– колливуд? – Она смахнула голосок, как раздражающий волос. Не нужно, чтобы Бэрон знал, что с ней Бодрячок – ее поросячий дух-дружок.

– Итак, – сказал он наконец. Если не знать его долго, то можно было и повестись. Можно было подумать, что он спокоен. – От Варди так и нет вестей?

– Ты уже спрашивал. Я отвечала. Нет.

Варди ушел побеседовать с Коулом, говорил он, проверить его. С тех пор о нем не слышали. Не могли отследить ни его, ни Коула. Бэрон кивнул. Отвел взгляд и снова вернул.

– Это была его чертова идея – подстроить конец света; это он что-то там намутил и сменил даты, – сказал Бэрон.

– Ты уж меня извини, на хер, но думаешь, это он, что ли, целый день сидел с башкой в гребаном астрале и уговаривал созвездия пердеть побыстрее? – спросила она. – Хрена с два это был он – он захомутал меня.

– Ну ладно, что ж. Я думал, идея в том, чтобы всех выкурить, и это определенно сработало.

– Кажется, я никогда на все сто не понимала, в чем чертова идея, босс.

– Возможно, он будет так добр и присоединится к нам, – сказал Бэрон.

– Я пошла, – сказала Коллингсвуд.

– Что-что?

– Херомантам уже не поможешь. Я пошла . Пошла на улицы . – Она показала в каком угодно направлении. До них доносилась сумятица ночи. – Я тут подумала. Я знаю, что у меня получается, и знаю, на что способна. Данные об этом налете? Не мой уровень. Сюда меня заманили рановато. Я должна была об этом услышать. Гребаный утиный манок, – она фыркнула губами. – Я коп, – добавила она. – И я пойду коповать. Ты, – показав три раза, она прикомандировала себе трех офицеров. Все немедленно повиновались. Бэрон раскрыл рот, будто собирался ее отозвать, но замялся.

– Пожалуй, я с тобой, – сказал он.

– Нет уж, – ответила она. Вышла со своей маленькой бригадой.

Прохрустела по разбитому входу на ночную улицу.

– Куда, начальник? – спросил один офицер.

– куда идем, колливуд ? – спросил Бодрячок.

Она пыталась собрать друзей; учитывая ее неприхотливость, Коллингсвуд могла бы с ног до головы окутаться дружественными сущностями. Но сейчас их внимание привлекалось с трудом. Пока время стремилось к тому, что будет в его конце, разумы, воли, духи, квазипризраки и животные намерения, которые она гоняла табунами в лучшие времена, стали пугливыми и слишком нервными, чтобы принести пользу. У нее был Бодрячок – с его необыкновенной поросячьей преданностью – и прореженные ряды разреженных полицейских функций, ослабших и способных только испускать слова, казавшиеся ее третьему уху настолько растянутыми, что не отличались от подражаний сиренам, непрестанно шептали то ли «вижу-винчу», то ли «виу-виу». Только она, три человека, непоседливый свин и полицейские стремления.

– Бодрячок, – сказала она. Офицеры посмотрели на нее, но на недавнем наряде в ОПФС они уже научились не задавать вопросы типа «С кем вы разговариваете?» или «Что это за хрень?». – Бодрячок, пробегись-ка, скажи, где драки. Посмотрим, что можно сделать.

– лан, колливуд, пятьмин…

Коллингсвуд подумала о Варди, и в голове возник переплетенный узел из озлобленности и озабоченности. «Уж лучше будь живым, – подумала она. – И если ты живой, то я, сука, во гневе. Где тебя носит? Мне же надо знать, что творится».

Хотя надо ли? Да не особо. Что бы такого прямо изменилось.

До этого она несколько часов просидела за просмотром записей охранных камер. Как рентгенологи, ОПФС знали, куда смотреть, как читать тени, какие фильтры включить и какие штуки станут от этого явными. Что – артефакт на электронном изображении, а что – ведьма, разрушающая мир.

Приходили слухи и морозные видеозаписи с двумя фигурами, не пытавшимися скрываться. Госс и Сабби. Госса вообще не тревожили любые средства против него – хоть бы хны от урона, убивал походя. «Где мой босс? – спрашивал он тех, кого калечил, сообщали потом немногие неубитые. – Я досчитал у стенки до ста, и уже пора пить чай, а он еще где-то в саду – тетушка ведь сердится», – и т. д. После странного и блаженного отсутствия он нагрянул со своим немым мальчишкой везде и сразу.

Думали ли менее профессиональные коллеги Коллингсвуд, что это просто бесконечные день и ночь беспричинных погромов, свирепых грабежей и опасной езды? Возможно, время от времени они позволяли себе думать в категориях бандитских разборок , пеняли на ярди [76] Ярди – ямайские бандиты. , косоваров или еще кого, даже несмотря на рапорты о, как она понимала, беженцах из мастерской Тату – женщинах и мужчинах, голых и видоизмененных, с лампочками, диодами, динамиками и экранами осциллоскопов в телах, – наводивших ужас на обывателей, которые не могут долго убеждать сами себя, что видели арт-ивент.

Коллингсвуд прислонилась к стене и курила, пока ее компаньон носился по городу, выискивая неприятности, как свинья – трюфели, чтобы она могла хоть чем-нибудь помочь Лондону. Лучше, чем ничего, думала она. «Правда?» – спрашивала она себя тут же и «Да, правда», – говорила себе же в ответ.

Мир снова вздрогнул. Покачнулся – в смысле, как в драке , а не в танце . Мардж это чувствовала. Она не ходила домой с самых отвращенных армагеддонов. Есть места, где можно переночевать, если не привередничать. Она не знала, остался ли у нее еще дом, а если и да, она полагала, что больше там не безопасно, что умирающий город снова обратил на нее внимание.

«You say it best, hmm-hmm it best». Boyzone – не главный любимчик дьявола в ее «Айподе», но он мычал свою версию довольно бодро. Этот трек уберег ее в краткий миг, когда она почувствовала, что ее заметило голодное млекопитающее сознание одного из богов.

Она была в нуворишском уголке Баттерси, где бары работали допоздна и гордо щеголяли отредактированными постерами Би-муви в витринах, и чувствовала в асфальте и ногах «бам-бам» танцевальных басов из-за дверей. В окнах офисов горел свет, люди заработались – как будто через месяц будут работать и дальше, а мир продолжит вращаться. Перед ресторанами фаст-фуда и кафе гоняли балду банды, как будто еще не за полночь, а их территории не примыкают к переулкам-проводникам в другой город – который Мардж слышала за дилетантской сверхъестественной пародией на Ронана Китинга.

Маленькие улицы светились, как и большие, но таились. Ландшафт вырождающихся фишек, насилия и эсхатологического ужаса. Мардж готова была поклясться, что слышала выстрелы в метрах, всего в метрах оттуда, где пили смеющиеся хипстеры.

Для нее страх уже остался позади, правда. Ее просто несло, она просто шла. Пыталась оседлать ночь, которая казалась последней.